Возвращение Наташки

[Пашка]

- Нет, я не могу. Паш, пойми меня … - с извиняющимся взглядом, Галка высвободила свою руку, - Я к тебе потом зайду. Обязательно. Ладно? … - и подхватив свою одежду, потащила Ладку в сторону леса.

- Лад, я знаю, что мы Фимке принесем. Пойдем быстрее! Здесь не далеко!

- Галка, постой! - окликнул ее Пашка после недолгих раздумий - Я с тобой пойду - и догнав девчонок, он пошел вместе с ними.

[Лада]

- Галка, постой! - окликнул ее Пашка после недолгих раздумий - Я с тобой пойду - и догнав девчонок, он пошел вместе с ними.

-Галь, ты чего? Не стоит ему сейчас к Фимке... зашептала Лада, дергая Галку за руку.

[Галинка]

-Галь, ты чего? Не стоит ему сейчас к Фимке... зашептала Лада, дергая Галку за руку.

- Точно, не стоит… - чуть слышно ответила девочка.

- Паш, - подойдя, Галка взяла в руки его ладошку, - Иди в корпус. Смотри, у тебя и одежда вся мокрая…. А мы потом к тебе заглянем… Ну, иди…

[Пашка]

- Паш, - подойдя, Галка взяла в руки его ладошку, - Иди в корпус. Смотри, у тебя и одежда вся мокрая…. А мы потом к тебе заглянем… Ну, иди…

- Я пойду с тобой - упрямо процедил сквозь зубы Пашка и решительно посмотрел на девчонку.
Пашка уперся и ни что в мире не заставит его изменить решение, никакие доводы не смогут его убедить, на то были свои причины.

[Женя Белкина]

Белая попка Белкиной недолго была полу прикрыта плавками. Я спустил их ближе к коленкам. Заодно, продвинул девчонку головой вперед, чтобы она касалась пола руками, а не ногами.
Конечно, так может затечь голова. Но не надолго ведь, правда? Всего десять шлепков.

Историк так уверенно разместил Женечку поперек своих колен, что она даже не ойкнула, когда его руки - спокойно, умело и привычно - расширили зону предполагавшегося педагогического воздействия. Когда ее растопыренные пальчики коснулись кафельного пола, она уже было хотела буркнуть, что вовсе не какой-нибудь спайдермен, чтобы вниз головой висеть! Но долго размышлять об удобствах новой позы ей не пришлось. Потому что...

- Белкина. Молодец, что честно сказала, что полезла бы на вышку. А я, как педагог, прочту тебе лекцию, почему это опасно. Короткую лекцию, соскучиться не успеешь.
Чтобы не успела соскучиться, выдал первый шлепок, размашистый и крепкий.
ШЛЕП!

- упс-с-с! Пропустив первый шлепок, Женя твердо решила, что это последний писк, который услышит сегодня учитель (ошибалась, конечно!). Ощущая разливающееся по коже тепло, она поплотнее сжала губы и попробовала придумать какую-небудь язвительную реплику. Да только как-то не придумывалось. Ну просто абсолютно! Похоже склад шпилек сегодня был закрыт на переучет.

- Заигравшись на вышке, ты можешь упасть в воду так, что не сможешь контролировать свое падение. И вместо того, чтобы войти в воду «ласточкой» или «солдатиком», ударишься плашмя. А это больно. Гораздо больнее, чем…
ШЛЕП! ШЛЕП!
Два крепких удара, по каждой половинке.

-п-п-п-п-ш-ш-ш-ш! (это наружу)
и ой, ни фига себе! (это пока внутри)
Терпеть становилось все тяжелее.
И почему-то - от спокойных слов учителя, от стыдного зависания, от своего одиночества - на девочку наплывала горькая и неизбывная обида. Женя начинала чувствовать себя по-настоящему несчастной, без наигранной гримаски безвинной страдалицы. И - что самое ужасное - никого нельзя было винить в своем несчастии - только ты сама во все и вляпалась. Так, не плакать, ты поняла?

- … Два таких соприкосновения поверхности ладони с поверхности твоей попки. И даже больнее чем…
ШЛЕП! ШЛЕП!
От четвертого и пятого шлепков, розовые половинки стали окончательно красные.

-з-з-з-з! Женькины ягодички под умелым прессом учительской руки стремительно приближались к идеалу отбивных. Она, наконец, решилась вставить свои пять копеек, и открыла было рот, и уже что-то произнесла вроде "- а я... я не...", но тут предательские слезы прорвались к глазам и гордая женькина тирада потонула в их течении. Тем более, что плакать, когда ты висишь лицом вниз - совсем несложно. А скорее даже наоборот - слишком легко

[Галинка]

- Я пойду с тобой - упрямо процедил сквозь зубы Пашка и решительно посмотрел на девчонку.
Пашка уперся и ни что в мире не заставит его изменить решение, никакие доводы не смогут его убедить, на то были свои причины.

Вскинув недовольные глаза на Пашку и ничего не говоря Ладе, Галка развернулась и понеслась прочь. Быстро, быстро. Теперь она никому не позволит давить на себя. Никому! И ничто, никто и никак не сможет поколебать ее решение. От бега растрепались волосы, потерялась заколка, но на это Галка даже не обратила внимание.
Влетев без стука в домик, она подбежала к лежащему ничком на кровати Фимке и, взяв бережно его за руку, присела рядом.

[Игорь Анатольевич Лане]

-з-з-з-з! Женькины ягодички под умелым прессом учительской руки стремительно приближались к идеалу отбивных. Она, наконец, решилась вставить свои пять копеек, и открыла было рот, и уже что-то произнесла вроде "- а я... я не...", но тут предательские слезы прорвались к глазам и гордая женькина тирада потонула в их течении. Тем более, что плакать, когда ты висишь лицом вниз - совсем несложно. А скорее даже наоборот - слишком легко

Хорошая штука – своя ладонь. Многовариантный инструмент. Можно хлестать, можно шлепать, можно бить с оттяжкой – так розгой хлестнуть, в голову не придет.
Так я и ударил в шестой раз. Ладонь соприкоснулась с попкой Белки, как плоский камешек с речной поверхностью. Только камень печет несколько блинчиков, а мой оттяжной блин был лишь один. Зато крепкий.
- ШЛЕПП!
И тут же сверху накрыл обе половинки, как раз посерединке растопыренной ладонью. Сильно, крепко, будто настоящий блин на сковородку.
- ШЛЕЕП!
И еще один, по нижней части ягодичек, по мягкому-мягкому месту. Быстрый, звонкий, веселый. Реактивный шлепок.
- ШЛЛЕП!

[Ваня]

Часов у Вани не было, но он знал, что сидит на скамейке давно. Вокруг происходили непонятные вещи. То Фимка зареванный промчится, то какая-то возня возникнет неподалеку, причем если судить по голосам, главные действующие лица – Ладка, Галинка и Пашка.
Потом, тем же маршрутом, что и Фимка…

Галка развернулась и понеслась прочь. Быстро, быстро

Ваня, наконец, встал. Прошел по одной из импровизированных тропинок между соснами. Увидел Ладу и Пашку.
Хотел было сначала подойти к Ладе. Но Ване показалось, что на лице Пашки какая-то сложная гримаса ожесточения и тоски. Поэтому, подошел к другу, положил руку на плечо.
- Паштет, ты в порядке? - спросил он.

[Пашка]

Ване показалось, что на лице Пашки какая-то сложная гримаса ожесточения и тоски. Поэтому, подошел к другу, положил руку на плечо.
- Паштет, ты в порядке? - спросил он.

- Да ну ее ... - обиженно бросил Пашка, кивая в сторону убегающей Галинки - ... все девчонки ... - Пашка замялся подбирая нужное слово - ... БАРАХЛО!

[Женя Белкина]

Хорошая штука – своя ладонь. Многовариантный инструмент. Можно хлестать, можно шлепать, можно бить с оттяжкой – так розгой хлестнуть, в голову не придет.
Так я и ударил в шестой раз. Ладонь соприкоснулась с попкой Белки, как плоский камешек с речной поверхностью. Только камень печет несколько блинчиков, а мой оттяжной блин был лишь один. Зато крепкий.
- ШЛЕПП!
И тут же сверху накрыл обе половинки, как раз посерединке растопыренной ладонью. Сильно, крепко, будто настоящий блин на сковородку.
- ШЛЕЕП!
И еще один, по нижней части ягодичек, по мягкому-мягкому месту. Быстрый, звонкий, веселый. Реактивный шлепок.
- ШЛЛЕП!

Девочку как-будто накрыло волной крутого кипятка – теперь он медленно расплывался по ее телу, пульсируя ожогом в каждой молекуле. Ой, ну не вытерплю же, бли-и-и-ин!

-м-м-м-м! – стон протолкнулся через сжатые губы, и не успела Женечка поймать его и втолкнуть назад, не успела притерпеться к боли, как над некогда беленьким, а теперь очень даже красненьким аэродромом ее бедной попочки спустилась очередная «летающая крепость» и вывалила свой звонкий и грохочущий груз. Вот тут и прорвалось – жалобным таким щенячьим привзвизгом:

- а-у-е-е-е-е! Игорь Анато-о-о… уй, больно же!

И, правда, – больно было. Ой, как больно! Какой же это – шестой? Или седьмой?

И стыдно, кстати, тоже.

Потому что нынешнее женькино положение и поведение ну никак не соответствовало ее идеалу. А он был ох каким высоким! Как это некогда сформулировал один древний камергер об одной доброй и наивной правительнице тех времен, «она мне часто говаривала, что нет для нее ничего приятнее, как те места, где описывается несчастная и пленная принцесса, говорящая с благородною гордостью».

Нет, пленной Белку еще можно было считать. И нечастной тоже!

Но сам вид ее, жалко дрыгающей голой попой на коленях у учителя, уж никак не подходил к антуражу высокой трагедии и положенным ей душевным страданиям. А уж про гордость, да еще и благородную, нечего было и говорить. Если эта гордость и присутствовала – ну хотя бы полчаса назад, еще до похода в душевую, то теперь ее жалкие остатки радикально вымывались вместе со слезами. Женя плакала и плакала от того, что не могла взять себя в руки. Ей было жутко стыдно своей слабости, и от этого она расклеивалась еще больше. А добавлявшие ей огонька шлеппки, шлеепки и шллепки учительской руки только усугубляли и без того незавидное положение.

[Лада]

Вскинув недовольные глаза на Пашку и ничего не говоря Ладе, Галка развернулась и понеслась прочь. Быстро, быстро.

- С ума вы что ли все посходили?- Крикнула Лада вслед убегающей подруге. - Бешенные! Лада решительно не понимала, что происходит и отчего такие страсти. Было смутно и тоскливо и очень хотелось плакать. Ну почему еще утром все было так весело, все были нормальные, а сейчас... будто одна на целом свете! Она поспешила скрыться из поля зрения мальчишек, чтобы не расплакаться при них. И побрела куда-то... по тропинке, напролом через ветки... Главное не останавливаться... чтобы тоскливость не догнала! Так, сама не отдавая себе отчета, Лада оказалась с другой стороны бани.

[Фимка]

Фимка тихо и неподвижно лежал на кровати, зарывшись головой под подушку. Поэтому хлопок двери он так и не услышал, а только почувствовал легкую вибрацию. И лишь когда кто-то тронул его за руку и стал мягко и осторожно гладить, Фимка понял, что в комнате он не один.

- Зачем он меня так? - глухо, из-под подушки спросил мальчик, обращаясь к неизвестно кому. - Что я ему сделал?

Снаружи, под шортами "уважаемая попа Фимки Сорокина" горела, зудела, чесалась и ругалась на голову и руки, но все это было где-то там, далеко, а здесь, под подушкой, было полутемно и тихо, можно было бы даже сказать, что уютно, если бы не ужасающая сырость, которая недвусмыслено напоминала мальчику о том, что не так уж хорошо все на белом свете. Да и под самой подушкой тоже.

[Галинка]

- Ты нас спас… - чуть слышно произнесла Галка, чувствуя как защипало в глазах. Стараясь не шмыгать носом, она отчаянно пыталась проморгаться, но получалось плохо. Слезы предательски выпирали наружу. Боясь показать мокрые глаза, Галка присела на дощатый пол рядом с кроватью и, взяв Фимкину ладошку, подложила ее себе под щеку.

[Фимка]

Галинка... От этой мысли Фимке стало чуть полегче. Прохладная мягкая кожа девочки приятно освежала фимкину ладошку и от этого становилось еще легче. Серая пустота, которую Фимка ощущал внутри себя понемногу снова стала заполнятся и теперь самым ярким впечатлением в ней было чувство какого-то нереального, неизведанного до сих пор счастья, вперемешку с легкой грустью. Боясь спугнуть это новое ощущение мальчик какое-то время лежал не шевелясь, а потом осторожно вытащил зареванную физиономию из-под мягкого убежища и положил ее поверх подушки.

- Значит, получилось? И Лане вас отпустил? - тихо спросил Фимка. - А почему ты тогда плачешь? Не плачь...

[Галинка]

- Не, не буду... – и смахнув вновь выступившие слезы, Галка уткнулась лицом в фимкину ладошку. Вот так бы и сидеть долго-долго…

- Фим, ты лучше всех. Правда!