Приезд Сашки Романовой

[Надька Трезубова]

Через часа полтора, покончив с делами, я снова вышел в приёмную.
- Я скоро вернусь, - предупредил я Надю.

Порадовавшись тому, что именно в этот момент она честно работала, Надька, проводив, начальника взглядом, допечатала до конца имена каких-то новичков из 8 "Б" и устроила себе долгожданный перерывчик. Вытянула ножки и в миллиардный раз оценила их стройность и красоту, поправила колготки на одной ноге, подошла к зеркалу и взбила причесон. Потом вспомнила, что у директора остался поднос, принесенный для Сашки. Заглянув к нему в кабинет, она не спеша подошла к столу и уставилась на полный стакан воды.

- Так и знала! - непонятная злость на выскочку-Сашку эхом повторила раздраженный тон Ляльки. - Лишь бы нагрузить работой! - Надька отметила, что печенья и след простыл - естессно!!! - резко подхватила поднос и, уже локтем пиная двери, ушла мыть посуду.

[Эвелина Яковлевна]

А Эвелина Яковлевна времени даром не теряла. Оставив директора на растерзание наследнице Крючкова, она в поте лица оправдывала самоприсвоенный статус стахановки.

"...Муж Екатерины был больным на голову, поэтому она решила управлять государством сама... - Лялечка закатила глаза. - Какой глубокий анализ исторических фактов! Какой изящный слог! Идиоты!!! - на листе вспыхнул размашистый кол. - Смотри, Романова! Любуйся на своё светлое будущее!" - учительница нервно покусала сломанный ноготь, жирно, с нажимом, навела единицу и переключилась на следующую работу.

[Николай Александрович]

Я остановился перед кабинетом истории и, постучавшись, заглянул внутрь.

- Эвелина Яковлевна, к Вам можно?

[Эвелина Яковлевна]

Я остановился перед кабинетом истории и, постучавшись, заглянул внутрь.

- Эвелина Яковлевна, к Вам можно?

"А вот и нельзя! Почему всегда, когда я занята, от меня всем что-то нужно? "
- Николай Алесандрович, это вы... - устало и без энтузиазма промямлила Лялечка, оборачиваясь на голос. Ладонь будто случайно приземлилась на высокую стопку непроверенных заданий. - Я могу вам помочь? - а на лице читалось: - "Что, убедился, что я права? "

[Николай Александрович]

- Николай Алесандрович, это вы...
Ладонь будто случайно приземлилась на высокую стопку непроверенных заданий.
- Я могу вам помочь?

- Будем надеяться, - немного расплывчато ответил я, закрывая за собой дверь. - Вы позволите? - поскольку вопрос был риторическим, ждать ответа я не стал и, отодвинув стул на достаточное расстояние для своих ног, сел за первую парту.

- Эвелина Яковлевна... - на пару секунд воцарилась пауза. Я раздумывал, ходить ли мне вокруг да около или сразу приступать к проблеме. Выбрал второе. - Вам тяжело здесь работать?

[Эвелина Яковлевна]

- Эвелина Яковлевна... - на пару секунд воцарилась пауза. Я раздумывал, ходить ли мне вокруг да около или сразу приступать к проблеме. Выбрал второе. - Вам тяжело здесь работать?

Лялечка вскинулась и уставилась на директора, засевшего, как наипримернейший ученик, за первой партой.
- Ещё бы! А вам?

[Николай Александрович]

- Ещё бы! А вам?

- Мне? Я бы не сказал. Устраиваясь на такую работу, я хорошо знал, на что иду. А Вы знали? - я уточнил: - Когда вообще выбирали для себя профессию.

[Эвелина Яковлевна]

- Мне? Я бы не сказал. Устраиваясь на такую работу, я хорошо знал, на что иду. А Вы знали? - я уточнил: - Когда вообще выбирали для себя профессию.

Такое ошеломляющее, бесстыдное в своём откровении, безобразное, даже можно сказать, заявление вынудило Лялечку перестать хлопать глазами, как заводная кукла, и возмущённо хмыкнуть. Разумеется. Что в его работе тяжёлого?! Это она горбатится как проклятая от рассвета до заката, навёрстывая с этими ленивыми бестолочами то, чем ни они сами, ни тупоголовые родители не посчитали нужным нафаршировать их пустые мозги, а он заседает себе в тронном зале, и Надька вокруг него круги наматывает с чаями да вареньями. Харрош!
Целовальникова хмыкнула повторно и порывисто спросила:
- В каком смысле?

[Николай Александрович]

- В каком смысле?

Я спокойно пропустил мимо ушей нервное фырканье молодой коллеги и перефразировал свой вопрос:

- В смысле, когда Вы готовились стать преподавателем истории, Вы знали, что работать Вам придётся с детьми? С детьми от 11-ти до 17-ти лет?

[Эвелина Яковлевна]

- В смысле, когда Вы готовились стать преподавателем истории, Вы знали, что работать Вам придётся с детьми? С детьми от 11-ти до 17-ти лет?

- Естественно знала! А что? Грядут изменения в условиях работы? Гимназия переквалифицируется в ВУЗ и отныне нам предстоит работать со студентами?

[Николай Александрович]

- Естественно знала! А что? Грядут изменения в условиях работы? Гимназия переквалифицируется в ВУЗ и отныне нам предстоит работать со студентами?

- А Вам было бы проще работать со студентами?

Я с большим вниманием смотрел на собеседницу, явственно ощущая, что её нервозность передаётся и мне. Если в такой манере она постоянно общается с детьми, тогда понятно, отчего ей с ними сложно. Подростки - чувствительный народ. Платят в лучшем случае той же монетой, а в худшем... Хм...

[Эвелина Яковлевна]

- А вам было бы проще работать со студентами?

То, что учительница не озвучила само собой напрашивающееся личное убеждение, а точнее: - "Мне было бы проще закончить ВГИК, но меня не приняли! " - было следствием не выдержки, а тёмного отчаяния, пожиравшего её душу.
- А-а , - она поставила локти на стол и устремила взор в синеву зимнего неба за окном. - Какая разница? Что большие, что маленькие - все они одинаковы. Знать - ничего не знают, учиться не хотят, хамят так, будто за каждую дерзость им полагается огромный сладкий приз. Они же нас ни во что не ставят! За людей не считают! Думают, что, раз у их родителей есть деньги, весь мир должен упасть к их ленивым ногам. А ведь сами палец о палец не ударили ради копейки! - Лялечка повернулась к начальнику. - В отличие от нас!

[Николай Александрович]

- А-а , Какая разница? Что большие, что маленькие - все они одинаковы. Знать - ничего не знают, учиться не хотят, хамят так, будто за каждую дерзость им полагается огромный сладкий приз. Они же нас ни во что не ставят! За людей не считают! Думают, что, раз у их родителей есть деньги, весь мир должен упасть к их ленивым ногам. А ведь сами палец о палец не ударили ради копейки! - Лялечка повернулась к начальнику. - В отличие от нас!

М-да... Столько в словах Целовальниковой было «неподдельной любви» к детям, что я даже не сразу нашёлся, что ответить. Эвелина Яковлевна серьёзно страдала на своей работе - наверняка именно так должны были страдать на плантациях рабы, когда видели своих господ, разъезжающих перед ними в дорогих колясках по пыльным дорогам бесконечных угодий. Это было очевидно. Это было бы очевидно, даже если бы Эвелина Яковлевна переносила свои страдания молча. Как работодатель я не мог закрывать на это глаза.

- Вы простите, что задаю Вам личные вопросы... - я снова выдержал паузу, на сей раз подыскивая слова. - Дело в том, что я заметил, что между Вами и учениками... никак не налаживаются доверительные отношения. Я ни в коей мере не хочу Вас в чём-то обвинять, конечно, обе стороны должны стараться понимать друг друга, но вот то, что Вы мне говорите, мне сейчас многое объясняет.

Я шумно выдохнул и продолжил:

- Эвелина Яковлевна... Я убеждён, что, чтобы любить свою работу, призвание и профессия у человека должны совпадать. Иначе любая, даже самая незначительная должность превращается в адский труд, проделывать который изо дня в день становится всё тяжелее и тяжелее. Вы хотели знать, легко ли мне. Что ж... Я выполняю обязанности не только директора гимназии, но и такого же учителя, как и Вы. А значит, сталкиваюсь с теми же проблемами, что и Вы, учу тех же детей, что и Вы, имею дело с их родителями так же, как и Вы. Я Вас хорошо понимаю. Однако между нами есть разница: моя работа - это моё призвание. Я по-другому смотрю на трудности и потому с другим отношением их преодолеваю.

[Эвелина Яковлевна]

- Вы простите, что задаю Вам личные вопросы... - я снова выдержал паузу, на сей раз подыскивая слова. - Дело в том, что я заметил, что между Вами и учениками... никак не налаживаются доверительные отношения. Я ни в коей мере не хочу Вас в чём-то обвинять, конечно, обе стороны должны стараться понимать друг друга, но вот то, что Вы мне говорите, мне сейчас многое объясняет.

Я шумно выдохнул и продолжил:

- Эвелина Яковлевна... Я убеждён, что, чтобы любить свою работу, призвание и профессия у человека должны совпадать. Иначе любая, даже самая незначительная должность превращается в адский труд, проделывать который изо дня в день становится всё тяжелее и тяжелее. Вы хотели знать, легко ли мне. Что ж... Я выполняю обязанности не только директора гимназии, но и такого же учителя, как и Вы. А значит, сталкиваюсь с теми же проблемами, что и Вы, учу тех же детей, что и Вы, имею дело с их родителями так же, как и Вы. Я Вас хорошо понимаю. Однако между нами есть разница: моя работа - это моё призвание. Я по-другому смотрю на трудности и потому с другим отношением их преодолеваю.

Эвелина уныло вздыхала и кивала, мотала головой и поджимала губы. Да-да. Адский труд, проделывать который изо дня в день становится всё невыносимее. Со многим она могла согласиться. Только на причины своих профессиональных бедствий она смотрела трезвым, не замутнённым, как у директора, отголосками социалистического идеализма взглядом. Эти заблуждения он тащил за собой, видимо, с советких времён. Тогда, когда учёные с мировым именем и безграмотные крестьяне, взявшись за руки, дружно строили коммунизм, эта бурда, возможно, и прокатила бы. А в 21-ом веке они лишь мешали ему объективно оценивать положение вещей.
Внутренне борясь с подступающими к горлу спазмами, Лялечка воскликнула:
- Вы ничего не понимаете, Николай Александрович! Знаете в чём между нами разница? Знаете?! В том, что вас они БОЯТСЯ! Для них Вы - верховный судья, в чью немилость впасть равносильно смертному приговору. А во мне они видят слабую, ранимую женщину! С которой можно не считаться и которая, даже если захочет, не сможет заставить их трепетать так, как они трепещут перед вами! Это несправедливо!

[Николай Александрович]

- Вы ничего не понимаете, Николай Александрович! Знаете в чём между нами разница? Знаете?! В том, что вас они БОЯТСЯ! Для них Вы - верховный судья, в чью немилость впасть равносильно смертному приговору. А во мне они видят слабую, ранимую женщину! С которой можно не считаться и которая, даже если захочет, не сможет заставить их трепетать так, как они трепещут перед вами! Это несправедливо!

Точно так же, как минуту назад в окно смотрела Эвелина Яковлевна, сейчас в него посмотрел я. Несомненно, правда в том, что мой рост да и голос могли внушать детям страх, в её рассуждениях была. Уж тут природа постаралась. Но всё же...

- Вы считаете, что Лидия Сергеевна менее... женственна, чем Вы? М-мм? - я перевёл взгляд с облаков, плывущих по небу, на молодое и красивое лицо учительницы. И пояснил: - Раз уж речь зашла о сравнении... Начиная с первого дня работы и по сегодняшний день она ни разу не пожаловалась мне на несправедливость, о которой говорите Вы. Хотя, как и в Вас, в ней трудно не увидеть если не ранимую, то слабую женщину.

- Я не прав?