Grab & Grind для новичка

[Тимофей Астафьев]

- Не сегодня. Твой скейт побудет у меня какое-то время.

Ну, что не сегодня, Тим уже понял, иначе зачем было прятать у себя в багажнике. Хотя надеялся - просто так, без всякого резона, - что скейт к нему вернется в самое ближайшее время. Он решил, что задавать новые уточняющие вопросы бесполезно, так что, не получив удовлетворительного ответа, замолчал. Слегка ссутулился, стал смотреть в угол с задумчивым и немного грустным выражением.

[Николай Александрович]

Он решил, что задавать новые уточняющие вопросы бесполезно, так что, не получив удовлетворительного ответа, замолчал. Слегка ссутулился, стал смотреть в угол с задумчивым и немного грустным выражением.

Я вернулся к столу и взял трость. Затем отодвинул в сторону стул для посетителей, а телефон переставил ближе к краю. На столе у меня всегда был идеальный порядок - несколько папок, подставка для ручек и пара фотографий в рамках мальчику помешать не могли.

- Иди сюда.

[Тимофей Астафьев]

- Иди сюда.

Услышав это, Тим помедлил какое-то время. Эти приготовления Николая Александровича наводили на него страх и какую-то тошноту. Его никогда не били, но он хорошо представлял, что сейчас может произойти. Откуда? Может, из глупого фильма, который хорошо смотреть на диване, зная, что уж с тобой-то ничего подобного не случится.
После нескольких мгновений вязкой тишины Астафьев все же подошел, остановился рядом с мужчиной.

[Николай Александрович]

После нескольких мгновений вязкой тишины Астафьев все же подошел, остановился рядом с мужчиной.

- Я мог бы отвести тебя в ту самую комнату, которую показал тебе во время собеседования, но мы останемся тут, - я положил руку на плечо мальчика. - Я вижу, что тебе страшно... В страхе суть любого физического наказания. Я считаю, что тебе необходимо понять именно таким образом, что слушаться тебе взрослых тут придётся, даже если ты с их решением не согласен, - отойдя немного назад, я дал Тиму пространство. - Снимай штаны и укладывайся животом вот сюда, - я показал на гладкую, деревянную поверхность стола.

[Тимофей Астафьев]

- Я мог бы отвести тебя в ту самую комнату, которую показал тебе во время собеседования, но мы останемся тут, - я положил руку на плечо мальчика.

На какой-то момент, почувствовав теплую крупную ладонь на своем плече, Тиму показалось, что все будет в порядке. Пожалуйста, думал Тим, пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста. Но директор продолжил, всего несколькими словами пригвоздив Тимофея к месту, заставив его вновь опустить голову.
Он почувствовал себя маленьким и одиноким - в кабинете сейчас не было слышно никаких звуков, сложно даже представить было, что рядом школьники живут своей обычной жизнью, болтают, смеются. Взрослый отошел, Тиму хотелось взглянуть на него, но он не стал, остановил взгляд на руке с тростью.
- Я не буду.

[Николай Александрович]

- Я не буду.

- Будешь! Имей мужество ответить за свой выбор.

Разумеется, ребёнок боялся... Всем детям в первый раз это было особенно страшно. Также Тим мог стесняться меня и вообще стыдиться положения, в котором оказался. Я делал на всё это скидку, но весь вечер ждать, когда он в себе что-то преодолеет, не видел смысла.

Я постучал тростью по ноге, в упор глядя на Астафьева.

- У тебя есть полминуты.

[Тимофей Астафьев]

Я постучал тростью по ноге, в упор глядя на Астафьева.
- У тебя есть полминуты.

Тим поглядел на эти мелкие поигрывающие движения тростью. Он был в ловушке: похоже, ему надо было отвечать и за выбор, и за слова. Сказав "не буду" он не мог тут же взять слова обратно, с готовностью выполнять распоряжения. Возможно, и директор был связан своими обещаниями: он должен был побить ученика, вряд ли мог свернуть с намеченной цели, если только не случится какой-нибудь форс-мажор. Землетрясение? Вторжение инопланетян?
Медленно тянулись секунды. Астафьев понимал, что Николай Александрович его все равно заставит, так или иначе. Наконец, когда тянуть уже было невозможно, Тимофей развязал рукава толстовки, положил ее на середину стола, вынул из кармана джинсов телефон и наушники, отправив туда же. Словно в насмешку, его гаджет крутил в беззвучном режиме How Soon Is Now.
Заняв место, которое ему подготовил директор, Тим завозился с джинсами. Он пока удерживался от всхлипов, но слезинки уже ползли по щекам.

[Николай Александрович]

Наконец, когда тянуть уже было невозможно, Тимофей развязал рукава толстовки, положил ее на середину стола, вынул из кармана джинсов телефон и наушники, отправив туда же.
Заняв место, которое ему подготовил директор, Тим завозился с джинсами. Он пока удерживался от всхлипов, но слезинки уже ползли по щекам.

Расплакался...

Я продолжал постукивать тростью, но взгляд перевёл в пол, чтобы не смущать Тима, который через своё "не буду" всё-таки раздевался. Сколько их уже перебывало здесь... и маленьких, и старшеклассников. Сколько разных слёз повидал этот кабинет... Я надеялся, что Тимофей мальчик умный и сделает правильные выводы. А иначе он ещё не раз будет здесь плакать.

[Тимофей Астафьев]

Я продолжал постукивать тростью, но взгляд перевёл в пол

Тим не видел, куда смотрел директор, но ежился и покрывался мурашками так, словно стал объектом повышенного внимания. Впрочем, так оно наверное и было. Чувства и ощущения обострились: постукивание трости врезалось в уши, стянув джинсы с бельем до середины бедра (узкие, под собственной тяжестью они не сползали) мальчишка чувствовал себя все более уязвимым и беззащитным. В кабинете было тепло, мнимое ощущение холодка на только что надежно прикрытых местах щекотало и без того обнаженные нервы.
Астафьев не стал укладываться на стол, прижимаясь. Вместо этого он склонился, опираясь на прямые руки. Капелька влаги окончила свой путь, упав с подбородка на стол. В ней ярко отражался электрический свет и темные пятна силуэтов. Тим размазал этот маленький сферический мирок, стирая и себя и директора.

[Николай Александрович]

... стянув джинсы с бельем до середины бедра (узкие, под собственной тяжестью они не сползали) мальчишка ... не стал укладываться на стол, прижимаясь. Вместо этого он склонился, опираясь на прямые руки.

- Ложись, - я ладонью надавил Тиму на спину, заставляя его именно лечь, а не стоять. Дети редко сохраняли выдержку во время наказания. Поэтому я выбирал для них позиции, в которых сам мог бы их удерживать. Пока ребёнок стоял, делать это было крайне сложно.

[Тимофей Астафьев]

- Ложись, - я ладонью надавил Тиму на спину, заставляя его именно лечь, а не стоять.

Какое-то мгновение посопротивлявшись давлению, Тим опустился сперва на локти, а потом улегся грудью, ткнувшись носом в свою толстовку. Она была мягкая, хранила его собственный запах и аромат жвачки. От того, что его вот так раскладывают, навязывают позу, заставляя подчиниться, мальчишка напрягся еще больше, свел плечи, задышал мелко и часто.

[Николай Александрович]

Какое-то мгновение посопротивлявшись давлению, Тим опустился сперва на локти, а потом улегся грудью, ткнувшись носом в свою толстовку. Она была мягкая, хранила его собственный запах и аромат жвачки. От того, что его вот так раскладывают, навязывают позу, заставляя подчиниться, мальчишка напрягся еще больше, свел плечи, задышал мелко и часто.

Ох, уж это упрямство! Оно будет выходить Астафьеву боком, пока он не научится разбираться, где оно уместно, а где - только создаёт лишние неприятности. К первому наказанию любого из детей я относился с большей терпеливостью - просто потому, что знал, как это эмоционально не легко. А Тим, хоть и боялся, но штаны спустил, не переминаясь с ноги на ногу два часа. Я это отметил. Как отметил и то, что улёгся он на свою кофту, будто бы ища в ней утешение, как малыши цепляются за любимое одеяло, с которым готовы идти в детский сад. Что-то родное и тёплое во вражеском стане?.. Мальчишка наверняка именно так воспринимал сейчас всю эту новую для него жизнь. Ну, пускай думает, что хочет. Моё дело - установить границы дозволенного и недозволенного, а потом уже решать новые проблемы по мере их поступления.

Джинсы Тимофей снял достаточно низко, так что к этому у меня претензий не возникло. Я приложил трость к белому пока заду, отчего ягодицы тут же сжались, выдавая, как сильно переживает их хозяин.

- Ты получишь шесть раз, - предупредил я, весьма чувствительно похлопав тростью по тому месту, куда собирался направить первый удар.

[Тимофей Астафьев]

- Ты получишь шесть раз, - предупредил я, весьма чувствительно похлопав тростью по тому месту, куда собирался направить первый удар.

Почему шесть, без любопытства думал Тимофей, что это за странная математика. Шесть - число не круглое, несимпатичное, лучше бы пять, или три. Возможно, у директора были свои формулы, считать, кто сколько "заслужил". Шесть - это много или мало? Ребята что-то рассказывали, но он позабыл, а теперь не мог сосредоточиться ни на чем. Ожидание боли выматывало. От похлопываний он сильно вздрогнул... Тим закрыл глаза, сложил кисти рук у лица. Зад он спрятать не мог, но скрыться все равно хотелось.

[Николай Александрович]

От похлопываний он сильно вздрогнул... Тим закрыл глаза, сложил кисти рук у лица.

Я немного подумал и прижал ребёнка к столу. Даже при том, что он нашёл для себя удобное положение, уткнувшись в кофту, как в подушку, не было никакой гарантии, что он не подскочит сразу, как только почувствует удар. Под рукой хорошо ощущалось, что мальчишка дрожит всем телом. Ведь доигрался же! Ни экскурсия в страшную комнату, ни мой гнев во время прошлого разговора... ничто его по-настоящему не напугало. А теперь, конечно, будет больно!

Я поднял трость...

*Вжик*

Тихо просвистев в воздухе, она почти беззвучно впилась в мягкое место, до сего дня не знавшее такой меры воспитания. Белая полоса чуть выше середины ягодиц по краям начала быстро наливаться розовым, ярко-розовым... почти красным. Я крепче придавил мальчика, не позволяя ему никаких резких движений. Полоса уже приобретала заметный рельеф, но я не спешил со следующим ударом. С одной стороны, справляться с болью так было проще, а с другой - наказание растягивалось, доставляя ребёнку много неприятных моментов и между ударами тоже.

[Тимофей Астафьев]

*Вжик*
Тихо просвистев в воздухе, она почти беззвучно впилась в мягкое место

Для Тима удар не был бесшумным, он хорошо слышал и рассекающее воздух движение трости, и сам удар, похожий на тихий треск, когда орудие наказания соприкоснулось с его телом, и собственный выдох, шумный и влажный. Боль запаздывала... Но после одного-другого мгновения волна боли накрыла его и чуть не утопила.
Боль прошибла его, словно электрический рязряд пустили от виска к виску, горло перехватило, а там, сзади происходило что-то мучительное и невыносимое, нарастая, неумолимо достигая пика.
Как бы крепко ни держал его директор, Тим хотел выпрямиться. Из-за сильной руки он только и смог, что вскинуть голову, до хруста прогнувшись в лопатках и шейном отделе позвоночника.
Теперь, когда боль, помедлив, неохотно стала уходить, он жадно задышал ртом, словно после долгого бега.