Чужая стихия

[Тимофей Астафьев]

- Нельзя! - ответ был очевиден, по крайней мере для меня. - Ты же пришёл учиться, вот и учись!

Он этого не просил! Пусть Юрий учит кого-то другого!
Однако, прежде чем Тим собрался с духом огрызнуться вслух, а не только хмуро взглянуть на физрука, Юрий продолжил спич.
Все это можно было пропустить мимо ушей, этот тон Тим хорошо знал: "учиться надо вам, а не учителям", "сейчас не нужно - потом будет нужно". Но что-то из слов классрука слишком уж срезонировало с тем, о чем он старался не думать.

А ведь это может быть не кто-то чужой... кто-то из родных и близких ... почувствовать себя бессильным ... всё могло бы быть по-другому.

Юрий не мог знать, что его беспокоит, и попадание было не стопроцентным: ранен, а не убит. Но сколько бы Астафьев ни стискивал зубы, он все равно расплакался, спрятал лицо в ладонях. Больше в бассейне некуда было спрятаться, особенно если не уметь плавать.

[Юрий Васильевич]

Но сколько бы Астафьев ни стискивал зубы, он все равно расплакался, спрятал лицо в ладонях.

Реакция была неожиданной... Можно было бы предположить, что Тим боится, но было совсем не похоже. Складывалось ощущение, что я задел что-то болезненное для него. Может в его семье случилась подобная трагедия? Может он поэтому и боится плавать? Нужно было поговорить. Конечно, я уже пытался, но мальчишка не собирался ничего рассказывать, хотя ему явно требовалась помощь.

Можно было позвать Тима на бортик, но мне почему-то показалось, что он не откликнется, погрузившись в свои переживания. Поэтому, недолго думая, я стянул футболку и спортивки, под которыми были плавательные шорты - я допускал возможность, что мальчику будет проще с поддержкой из воды и соскользнул в воду прямо рядом с ним.

- Ну что ты... - я обнял его за худенькие плечи и притянул к себе. Голос прозвучал мягко, но пока я больше ничего говорить не стал - пусть поплачет, если хочется, эмоциям нужно давать выход.

[Тимофей Астафьев]

- Ну что ты... - я обнял его за худенькие плечи и притянул к себе. Голос прозвучал мягко, но пока я больше ничего говорить не стал - пусть поплачет, если хочется, эмоциям нужно давать выход.

Тим притянулся, без особой готовности, но и без возражений. Так было проще... Не нужно было думать, куда себя деть. Руки Тим не опустил. Юрий Васильевич еще не успел охладиться и от него веяло теплом.
Он и сам не знал, что это он. Просто иногда эмоции были сильнее, и он не мог с ними совладать. Что бы ни сказал Юрий, разводить сырость посреди бассейна было глупо. Тут и так этого добра хватает... Астафьев прерывисто вздохнул.

[Юрий Васильевич]

Некоторое время я слегка поглаживал мальчишку по плечу не отстраняясь от него и давая время успокоиться. В другой ситуации я скорее погладил бы по голове, но сейчас на ней была шапочка и это выглядело бы как-то... глупо что ли.

- Что у тебя случилось? - негромко спросил я. В бассейне была тишина, поэтому даже тихий голос был хорошо различим, тем более Тим тоже притих, справившись с нахлынувшими эмоциями.

[Тимофей Астафьев]

Некоторое время я слегка поглаживал мальчишку по плечу не отстраняясь от него и давая время успокоиться.
- Что у тебя случилось? - негромко спросил я.

От вопроса опять в нем что-то заклокотало. Не гнев, новые слезинки. Вдох-выдох, вдох-выдох... Разве не дыхание тренируют на занятиях по плаванию?
Если бы Тим умел держаться на воде, он серебристой рыбкой ускользнул бы и от вопроса, и от собственных переживаний. Тим исподлобья взглянул на Юрия, убрав руки от лица. Ну? Раз-два-три... Не страшнее, чем нырнуть с головой.
- Это не совсем у меня... То есть... - Тим кулаком потер глаз, стал смотреть в сторону. - Моя мать... Она однажды...
Тим вздохнул. Если он будет мямлить, Юрий ничего не поймет, так что ему надо собраться. Как бы сказал его отец? Тим начал еще раз, с нотками пожестче:
- Однажды она выпила слишком много таблеток и стала принимать ванну. И я... И мне пришлось...
Астафьев опять споткнулся. Как объяснить, с что с тех пор он терпеть не может воду у лица, мокрый шелк и аромат жасмина.
- Она сейчас на лечении.

[Юрий Васильевич]

Вдох-выдох, вдох-выдох...

Я видел, что Тиму сложно об этом говорить, что он опять старается сдержать слёзы и на какое-то время замер, оставив руку на плече. Ведь часто бывает, что когда жалеешь кого-то, плакать хочется ещё сильнее, а чтобы что-то рассказать, надо было сдержаться, хотя бы на время.

- Это не совсем у меня... То есть... - Тим кулаком потер глаз, стал смотреть в сторону. - Моя мать... Она однажды...

- Однажды она выпила слишком много таблеток и стала принимать ванну. И я... И мне пришлось... Она сейчас на лечении.

Астафьев справился... Это откровение просто ошеломляло, какой ужас, такое пережить. Я сам не заметил, как покрепче прижал к себе мальчишку, ощущая его боль. Неужели он всё это держал в себе? Переживал, вспоминал... И не из-за этого ли случая его отправили сюда? И что вообще творилось в его семье, если мать решилась на такое?

- Ты с кем-нибудь об этом говорил? - спросил я, немного отклонив голову в сторону, чтобы была возможность поймать взгляд Тима, если он посмотрит в мою сторону.

[Тимофей Астафьев]

- Ты с кем-нибудь об этом говорил? - спросил я, немного отклонив голову в сторону, чтобы была возможность поймать взгляд Тима, если он посмотрит в мою сторону.

Тим пожал плечами, а потом отрицательно помотал головой. Ну, с чужими-то точно нет. Так получилось, что вскоре после того приехал отец, поэтому Тим все же не остался наедине с ситуацией, не вынужден был объяснять скорой, что произошло. Отец взял на себя все внешние контакты, сначала с врачами, потом с клиникой, а от Тима ничего не требовалось...
Астафьев посмотрел на Юрия Васильевича, а потом опустил глаза. Может, он сделал ошибку? Впрочем, what's done is done, как могла бы сказать Анна Романовна, ставя двойку в журнал...

[Юрий Васильевич]

Тим пожал плечами, а потом отрицательно помотал головой. Ну, с чужими-то точно нет.
Астафьев посмотрел на Юрия Васильевича, а потом опустил глаза. Может, он сделал ошибку?

Как я и предполагал - не говорил... Мне надо было срочно решать, что делать дальше. Стоять на месте и разговаривать в воде - не вариант, мы оба быстро замёрзнем. Даже я уже ощущал прохладу, а Тим и подавно. Продолжать сейчас занятие? Тоже странно.

- Пойдём-ка со мной, друг мой, пока мы не замёрзли, - я принял решение вылезать. Но Тимофея я пока отпускать не собирался. Я повернул его в сторону лестницы: - Поднимайся, а я следом.

[Тимофей Астафьев]

- Пойдём-ка со мной, друг мой, пока мы не замёрзли, - я принял решение вылезать. Но Тимофея я пока отпускать не собирался. Я повернул его в сторону лестницы: - Поднимайся, а я следом.

Опять занятие подошло к своему концу довольно быстро. Но это сейчас не слишком волновало Тима... Он вылез из воды, тут же подмерзая еще больше. Юрий сказал как-то непонятно: то ли отпустил его, то ли нет...

[Юрий Васильевич]

Я поднялся на бортик, приобнял Тима за плечи и повёл в тренерскую. Там я первым делом открыл шкаф и достал 2 больших махровых халата. Детских размеров у меня не было, но...

- Большой не маленький, - прокомментировал я с улыбкой, - завернись в него и садись на диван, поговорим.

Второй я тут же нацепил сам, прямо поверх мокрых шорт. Сразу же стало теплее.

[Тимофей Астафьев]

- Большой не маленький, - прокомментировал я с улыбкой, - завернись в него и садись на диван, поговорим.
Второй я тут же нацепил сам, прямо поверх мокрых шорт. Сразу же стало теплее.

Тим послушался.
Халат с чужого накаченного плеча был ему безнадежно велик, но Астафьев оделся, туго затянул пояс. Потом снял шапку - мелочь, а все же не нравилась ему, - стал комкать в руке. О чем пойдет речь? Тим настороженно посмотрел на физрука, сев на диван.

[Юрий Васильевич]

Я нажал кнопку на чайнике и сел рядом, повернувшись полубоком, чтобы видеть Астафьева.

- К сожалению, жизнь наша не может состоять только из приятных событий, - начал я, подбирая слова. Не умел я вести такие разговоры, очень хотелось сказать просто и ясно - "дерьмо случается", но я не мог себе позволить это с ребёнком, ведь я же учитель. И оставить Тимофея дальше вариться в своих мыслях тоже не мог. - Конечно же ты об этом знаешь...

Я немного помолчал, глядя на мальчика, пытаясь сформулировать свои собственные мысли, и продолжил:
- Некоторые события оставляют в нас не просто неприятный след, но и глубокие раны, как физические, так и душевные. А раны, как известно, болят. Они могут доставлять нам неудобство даже тогда, когда кажется, что вроде бы всё затянулось, появилась корочка, потом отпала и вроде бы остался просто шрам, напоминающий о том, что она была, а на самом деле, внутри может продолжаться воспаление, то утихающее, то опять разрастающееся, и по-настоящему вылечить эту рану можно только вскрыв её и вычистив всё внутри...

Я старался... Старался подбирать такие слова, чтобы нарисовать понятный образ, но пока не мог определить понимал ли Тим что я имею ввиду.

[Тимофей Астафьев]

Здесь было почти уютно, в этом небольшом помещении с греющимся чайником. Устав бороться с халатом - он сползал и распахивался - Тим закутался получше и подтянул ноги на диван.

- К сожалению, жизнь наша не может состоять только из приятных событий, - начал я, подбирая слова. - Конечно же ты об этом знаешь...

- Ага... - подтвердил Тим. Кто же об этом не знает. Даже трехлетки могут прочувствовать на собственном опыте, что бывают не только конфетки, но и невкусная каша. Что уж говорить о нем, о шестикласснике. Тим подумал, что Юрий будет сейчас настаивать на пользе занятий в бассейне: неприятно, но необходимо. Классрук заговорил о другом...

- Они могут доставлять нам неудобство даже тогда, когда кажется, что вроде бы всё затянулось, появилась корочка, потом отпала и вроде бы остался просто шрам, напоминающий о том, что она была, а на самом деле, внутри может продолжаться воспаление, то утихающее, то опять разрастающееся, и по-настоящему вылечить эту рану можно только вскрыв её и вычистив всё внутри...

- Однажды у меня был нарыв, - Тим постарался дать понять, что такая иллюстрация ему знакома. Только... Непонятно было, что дальше.

[Юрий Васильевич]

- Однажды у меня был нарыв, - Тим постарался дать понять, что такая иллюстрация ему знакома.

- Да, как нарыв, - кивнул я, видя, что мальчик меня прекрасно понимает. - Случай с твоей мамой такой же - ты переживал и переживаешь, наверняка сильно испугался, как любой бы на твоём месте. Время идёт и рана сверху затянулась, но не зажила... Тебе надо поговорить об этом, - я не мог настаивать на том, чтобы Тим рассказал об этом подробнее именно мне. Идеальным был бы разговор с психологом, но сейчас это было невозможно, да и неудобство это доставляло пока, кроме самого Астафьева, только мне, но... захочет ли он сам. - Давно это было?

[Тимофей Астафьев]

Время идёт и рана сверху затянулась, но не зажила... Тебе надо поговорить об этом, - я не мог настаивать на том, чтобы Тим рассказал об этом подробнее именно мне. - Давно это было?

Юрий Васильевич говорил так уверенно... Может, он в этом разбирается? Может, зря Тим к нему приставал с гороскопами?
- Давно. В октябре.
Тим помолчал. Спрятал пальцы в длинные рукава.
- У нас дома замок в ванной с ключом, - Астафьев показал рукой, будто что-то открывает, поворачивает ручку невидимой двери, - и я так долго искал запасной, а потом еще пару раз уронил... Но ключи меня не напрягают теперь.
Тиму казалось странной такая избирательность: что-то напрягает, а что-то нет.