Художества (приват)

[Даниил Андреевич]

Отпустив мальчика, Троицкий, не присаживаясь, вписал наказание в журнал, подсматривая оформление строчками выше. Заодно почитал список ребячих прегрешений.
Раньше, в свои десять-двенадцать, четырнадцать лет, Даниил мечтал бы жить здесь, несмотря на строгие правила с традициями. Все лучше, чем с грехом пополам уживаться с отцом, который отчаянно хотел слепить из него кого-то другого. Но... Что выросло то выросло.

Закрыв журнал, Даниил бросил взгляд на отложенный прут. Этот слишком потрепанный. Взял новый, покрутил в руке. Потом, будто на что-то решившись, обнажил левое запястье, сдвинув рукав вверх, вытянул руку и ударил. Росчерк лег наискось, короткая красная полоса, но боль была ослепительной. И ведь замах был небольшим, и сила явно не вся. Покончив с рыдальней, Троицкий, потирая запястье, вернулся в кабинет рисования.

[Тимофей Астафьев]

Рука побаливала. Выскочив из кабинета ИЗО немногим больше часа назад, Тим промыл царапину, потом его задержал кое-кто из учителей, дав мелкое поручение. Когда Тим вернулся в класс, Соловья уже не было. Не было и осколков. Свинтил, решил Астафьев.

Хотя факультатив прошел спокойно, Тима грызло смутное беспокойство, когда он смотрел на незанятое место рядом с собой. Куда делся Соловей? После урока Тим отправился в столовую. В любой непонятной ситуации иди поешь. Димка тоже был не из тех, кто пропускает обед, но в столовой его не было... И в комнате не было. И на улице не было. Наверное, они где-то разминулись. Тим отправился обратно.

Соловья он увидел на выходе.
- Эй Соловей!
У Соловья был какой-то взьерошенный вид, Тим пока не понял, что не так, добавил потише:
- Димка...

[Дима Соловьев]

Больше всего Дима хотел убраться в свою комнату, никого не встретив. Наткнувшись на Тима, он хотел было отвернуться и уйти и даже сделал такое движение, но остановился. Всё же они были друзья.

Соловей надеялся, что Тим ничего не заметит. Что вода убрала красноту с глаз. Про пожеванный влажный рукав толстовки он не подумал, а вот искусанные руки засунул в карманы поглубже.

- Чего? - отозвался он наконец. Голос все ещё звучал хрипловато. Димка посмотрел на обеспокоенного Тима и, не выдержав, заковылял к лестнице. Что ему сказать? Он же обо всем догадается.

Что в этом плохого, Дима не мог бы толком ответить. Но он хотел, чтоб для Тима и для всех он был крутым сильным парнем, а в очередной раз выглядел, как ему казалось, жалко. Тим сразу поймёт, что Диму выпороли и что он плакал. Какой же он после этого крутой парень?

[Тимофей Астафьев]

Про пожеванный влажный рукав толстовки он не подумал, а вот искусанные руки засунул в карманы поглубже.
- Чего? - отозвался он наконец. Голос все ещё звучал хрипловато. Димка посмотрел на обеспокоенного Тима и, не выдержав, заковылял к лестнице.

Тим нагнал Диму и пошел рядом, даже чуть обгоняя, чтобы внимательнее на него смотреть. Конечно, в другой ситуации Тим поступил бы тактичнее, но сейчас он не мог понять, что произошло. Одно было очевидным - Соловью досталось...
- Это за что? Это почему?
Возможны были варианты - классрук не потерпел прогула факультатива, художник отомстил за свою дурацкую голову...

[Дима Соловьев]

Дима резко остановился. Тим все понял сходу, смысл уходить? Соловей встал спиной к стене, несколько мгновений смотрел на друга.
- С изошником пообщались, - выдал он нехотя. - Вбил себе в голову, что я из рогатки этот гипс дурацкий разбил. Слово за слово, наговорили всякого... - Дима тяжело вздохнул. - Я тебе другую рогатку сделаю потом, Тимыч. Изошник на принцип пошёл, возвращать не хочет.

Дима поскорее перевёл тему на рогатку, чтобы отвлечь от того, что - не получилось. Отговориться не получилось, и получил Соловей до рыданий, позорище какое.

Дима устало провел рукой по волосам. На ребре ладони наливались синим следы от зубов.
- Да пофиг...

[Тимофей Астафьев]

- С изошником пообщались, - выдал он нехотя. - Вбил себе в голову, что я из рогатки этот гипс дурацкий разбил. Слово за слово, наговорили всякого... - Дима тяжело вздохнул. - Я тебе другую рогатку сделаю потом, Тимыч. Изошник на принцип пошёл, возвращать не хочет.
Дима устало провел рукой по волосам. На ребре ладони наливались синим следы от зубов.
- Да пофиг...

Рогатку было жалко. Это же подарок! Для него! От Соловья! Может быть, Тим пока меньше понимал в рогатках, и стрелял хуже чем Димка, но он уже раскатал губу на эту свеженькую рогатку, которую оставалось только проверить... Проверить характеристики, как важно говорил Соловей совсем недавно. А теперь...
Дело было не только в рогатке. За что художник так с Димкой? Он же не виноват! Это Тим голову грохнул. Еще и побил, небось, крепко... Вон Соловей какой помятый, с красными глазами, с покусанной рукой.

- Не пофиг!
Тим почувствовал себя обманутым. Как так? Изошник?! На факультативе было интересно и не напряжно: не надо было ни учить, ни рассчитывать что-то, сиди себе и рисуй. Изошник мог и похвалить за какую-то там экспрессию... А с Димкой вон как обошелся.
- Я ему скажу.
И Тим отправился к кабинету рисования.

[Дима Соловьев]

- Стой! Не надо, да ты чего? Всё равно мне уже не поможешь, а тебе влетит. Зря я, что ли... Тим!

Дима совершенно не ожидал от обычно довольно тихого Тима такой реакции. Тим был для Димы тихим омутом с чертями, но с чертями понятными: фантазер, выдумщик, скейтбордист... То, что сейчас законопослушный Тим пойдёт к учителю разбираться, не укладывалось в Диминой голове. Он как будто не мог до конца поверить своим глазам.

[Тимофей Астафьев]

Но Тим уже убежал.

Его прыть несколько поубавилась на подступах к кабинету... Может, ну его? Димку уже наказали... И кому будет лучше, если художник и ему всыпет. Да и вообще, может у изошника сейчас урок, факультатив с особо одаренными. Тим погадал, что если художник с кем-то, то "разбираться" с ним смысла нет.
Тим заглянул осторожно заглянул в щелочку, приоткрыв дверь. Нет, Даниил Андреевич был один. И Астафьев, чтобы не передумать, энергично открыл дверь и выпалил:
- ЭТОНЕДИМАГОЛОВУРАЗБИЛ!

[Даниил Андреевич]

Может, Даниил подспудно ждал неприятностей, а может, популярные психологи были правы, когда говорили, что частица "не" слабо воспринимается на слух. Троицкий вскочил, готовый куда-то бежать, разлил банку с колой. Тут его попустило, он выругался про себя и недобро глянул на Тимофея.
- Что тебе нужно? Говори нормально.

[Тимофей Астафьев]

Кажется, Даниил Андреевич не ожидал его увидеть. Тим подошел ближе к учительскому столу, сказал потише:
- Соловей не разбивал эту гипсовую штуку...
Что-то из альбомов и скетчбуков рисковало попасть в сладкую лужу на столе, и Тим их осторожно передвинул.
- Это я разбил, случайно, а потом я на минутку вышел, а потом не сразу пришел, а Димка остался... С осколками. А потом вы пришли, - Тим торопился, нескладно рассказывая, как было дело. - Он не разбивал! И не стрялял из рогатки. Это моя рогатка, Дима для меня сделал.

[Даниил Андреевич]

Троицкий слушал сумбурный рассказ мальчишки - то ли покаяние, то ли упрек.
- Дима не за "гипсовую штуку" получил, - проговорил Даниил, взяв тряпку и вытирая колу со стола. - Если он твой приятель, знаешь наверное, что на язык он невоздержанный.
Даниил взглянул на Тимофея:
- Тебе стоило признаться сразу, а не бегать всю перемену непонятно где, оставив Соловьева отдуваться...
Все это было такое ребячество. Что убегать из-за разбитого бюста, что выгораживать друга по пустякам, не считая возможным рассказать как было дело.

[Тимофей Астафьев]

Даниил взглянул на Тимофея:
- Тебе стоило признаться сразу, а не бегать всю перемену непонятно где, оставив Соловьева отдуваться...

Да, по всему выходило, что он подставил Соловья. Как же так вышло... Тим ничего плохого не хотел. Наверное, понадеялся, что Димка все разрулил, выкинул осколки. Царапина не казалась теперь подходящей причиной, чтобы оставлять Соловья с неприятностями наедине.
- Ага...

Если с последним Астафьев был согласен, то с характеристикой друга - ну... не совсем.
- Ну да, Димка может сказануть лишнего... То есть это. Не в подходящем тоне. Зато он добрый и честный, и друг хороший.
Звенела в Димке этакая нотка справедливости, правоты, из-за которой он мог не считаться ни с возрастом, ни с положением других людей, и эта черта могла приводить к конфликтам. И приводила.

- Отдайте мне рогатку, пожалуйста. Мы только в парке играем...
Тим сделал над собой усилие, чтобы попросить. Если бы это была его собственная вещь, он бы наверное не стал. С рогаткой было иначе: Соловей же потратил свое время, хотел сделать подарок.

[Даниил Андреевич]

Даниил промолчал. Друг, может, и хороший... Эти двое хороших друзей устроили целую историю из-за пустяка. Один заяц-побегаец, другой пионер-герой на допросе у фашиста... Как все-таки тяжко с детьми.
Устранив остатки разлитого напитка, Троицкий вернулся за стол и принялся точить карандаш перочинным ножом, сильно оголяя дерево и грифель.
- Просто так не отдам. С тебя дополнительная работа. Тему можешь выбрать любую, но рисунок должен быть закончен.
Троицкий уже заметил, что Тим может начать с воодушевлением, но правки вносить не любит, хватается за новые идеи.
- И Дима пусть приходит на следующее занятие. Он ко мне записался, я его жду.

[Дима Соловьев]

Дима колебался, идти ли за Тимофеем, решил, что помочь не сможет, а напортить - вполне, махнул рукой и ушёл к себе. Тим появился позже, целый и невредимый, озабоченный возвращением рогатки. Дима даже подивился дипломатическим способностям друга. А ещё больше удивило переданное приглашение Троицкого.

Дима крутил это и так, и этак, и не понимал, почему учитель его не выгонит. Потом рассердился - а Диме зачем это дурацкое рисование? Соловей злился на себя, за то, что испугался в тот миг в рыдальне, на учителя за нежданную порку, на всю эту глупую ситуацию.

А утром встал и принялся искать альбом и карандаши. Сон был слишком ярким и требовал его зарисовать. Димка встал на колени у стола, чтобы не беспокоить все ещё саднящий зад, и ушёл с головой в работу.

Дима подошёл к Троицкому после уроков, заглянув в класс, где больше никого не было.
- Здрасьте.

Мальчишка глянул из-под бровей и положил перед учителем рисунок. Это был обрыв с высоты птичьего полёта. Небо, край клюва и кончики крыльев по сторонам рисунка, а по центру - почти отвесные стены каньона и далеко внизу река. Наверху каньона росли дерева, а стены были террактовые. По голому склону карабкался темноволосый мальчишка, ухватившийся за кустик и за небольшой выступ.
- Очень плохо? - глухо спросил Дима, напряжённый, как электропровод.

[Даниил Андреевич]

Первая порка мальчишки, первая его подпись в журнале для наказаний, и жизнь покатилась дальше. Назавтра след на запястье все еще держался, и Даня прикрыл его плетеным браслетом. Не был он ни хиппи, ни оголтелым пацифистом, что бы ни придумывали себе гимназисты.

- Здравствуй, - взрослый с подозрением взглянул на Диму. Неужели опять за рогаткой... Кажется, они с Тимофеем обо всем договорились. Однако мальчишка выложил рисунок, несколько озадачив Даниила.
Он сейчас же мог подсказать, как выправить перспективу, придать объема деревцам, как чуть поменять композицию, чтобы работа смотрелась интереснее. Но что-то в этом рисунке было и так. Настроение, эмоция... Тянуло от этого рисунка цветными карандашами тревогой и напряжением. Даниил Андреевич взял альбом в руки, чтобы получше рассмотреть все детали.

- Нет, - помолчав, сказал Троицкий. - Совсем не плохо.
Рисунок не был плохим, хотя и был выполнен без особой мастеровитости. Это быстро набирается с практикой. Вот только сюжет... Даня поколебался, как лучше спросить подростка. Он сам не слишком любил, когда спрашивали о его работах, "что хотел сказать автор". Но он все-таки спросил, отложив рисунок и посмотрев на мальчика:
- Что тебя навело на такой сюжет?