Дождался...

[Дима Соловьев]

Диме стало так неуютно, как только может стать в своей комнате. Она была его убежищем, его собственным тихим уголком, а теперь здесь распоряжается Юрий Васильевич и выпорет Диму в его комнате его собственным ремнем.

Мальчишка застыл, наблюдая, как учитель отодвигает стол. За 17 сигарет влетает много или мало? Наверное, много, не зря ведь Юрий Васильевич даже гуглил.

Может, не надо было вообще курить здесь? И так хватало неприятностей, зачем он добавил проблем? И можно было сразу отдать все сигареты, нашёл бы потом способ купить ещё. А теперь нельзя отдать - это как признаться во вранье.

Дима стоял столбом посреди комнаты и смотрел за действиями учителя. Невыносимо было осознавать, что во всем сейчас виноват он сам.

- Юрий Васильевич... - просяще произнёс он и остановился, не зная, что сказать.

[Юрий Васильевич]

Я не торопился, давая мальчику лечь, но когда стол оказался на месте, а я обернулся, выяснилось, что Дима как стоял, так и стоит.

- Юрий Васильевич... - просяще произнёс он и остановился, не зная, что сказать.

- Что? - спросил я. Голос звучал вполне нейтрально без злости или ещё чего-то негативного, несмотря на то, что Димино упрямство я воспринимал явно без восторга.

[Дима Соловьев]

А действительно - что?
Дима несколько секунд смотрел на учителя и понимал, что сказать нечего. Нет у него таких слов и аргументов, чтобы Юрий Васильевич передумал его наказывать. Торговаться за число сигарет было бы тоже глупо и бессмысленно. Объяснить, что не надо пороть в его комнате и его ремнем - поведёт в административный корпус, лучше уж сразу.

- Ничего, - очень тихо ответил Дима и отошёл к стулу. Снял и повесил штаны, как было велено, оставшись в футболке и трусах. Лёг на кровать, обняв подушку и отвернувшись к стене.

[Юрий Васильевич]

- Ничего, - очень тихо ответил Дима и отошёл к стулу. Снял и повесил штаны, как было велено, оставшись в футболке и трусах. Лёг на кровать, обняв подушку и отвернувшись к стене.

Хм... Ну ладно. Я не стал комментировать штаны на стуле и трусы на попе, но про себя подумал, что и не с такими справлялись - посмотрим, на сколько хватит его принципиальности и буквального выполнения указаний.

- Трусы сам снимешь или помочь?

Вообще, я конечно мог понять Димино состояние, но сам Дима делал всё для того, чтобы моё понимание и сочувствие отодвигалось всё дальше и на переднем плане оставались его косяки.

[Дима Соловьев]

Что? Дима обернулся. Ой, блин! Занятый своими мыслями, он как-то сосредоточился на приказе и забыл, что наказание здесь проводилось всегда по голой. А может, это была крохотная надежда на тонкую преграду между ним и его же ремнем.

Как бы то ни было, Дима спустил трусы и снова обнял подушку. Брр, как будто в медкабинете перед уколом. Только там укололи и свободен, а тут впереди сплошные страдания. Дима вздохнул и зарылся в подушку, выставив костлявые лопатки.

[Юрий Васильевич]

Как бы то ни было, Дима спустил трусы и снова обнял подушку.

Я лишь хмыкнул про себя, после чего настроился на серьёзный лад. Осмотрев оголённую пятую точку, я не заметил ничего, что свидетельствовало бы о том, что сегодня ей уже досталось, хотя она наверняка это ощущала и могла бы со мной поспорить.

- Мне жаль, что ты выбрал такой губительный для твоего организма способ, но я не могу допустить, чтобы ты курил при любых обстоятельствах, так что терпи.

Я не стал как-то особо сильно размахиваться, но и придерживать руку тоже.

- Шлёп!... Шлёп!... Шлёп!

Ремень был что надо - увесистый, в меру широкий, идеально подходящий для поп упрямых мальчишек, хотя Дима сто процентов не представлял для него такого будущего.

[Дима Соловьев]

Фраза была сложна для восприятия, но Дима усвоил главный посыл "не могу позволить...так что терпи". Он покрепче ухватился за подушку и началось. Каждый удар заставлял зажмуриваться, а ведь это было только начало.

Пятая точка тут же напомнила, что сегодня ей уже досталось, но для учителя это не было аргументом.

Дима как зарылся в подушку, так и лежал, только лопатки подрагивали при очередном хлестком ударе.

Лучше бы он, как раньше, носил простенький детский ремешок! А с этим настоящим кожаным выходило ничуть не легче, чем в рыдальне.

[Юрий Васильевич]

Дима терпел, хотя я не сомневался в том, что ему больно. Но что делать - сначала головой не думал, когда брался за сигареты, а потом спалился с ними, да ещё не кому-то, а мне, с моим отношением к курению.

Шлёп!... Шлёп!... Шлёп!... Шлёп!

Я размышлял над поведением Соловьёва, а ремень продолжал хлестать бедную попу, делая лишь небольшие перерывы между ударами.

[Дима Соловьев]

Дима начал вертеться, в подушку дышать было неудобно, зад становился каменным, слишком быстро вспомнив, как ему сегодня уже досталась пулеметная очередь.

- А! А! А! Ааа! - выдыхал мальчишка в подушку. К счастью, звуки она глушила хорошо, поэтому Юрию Васильевичу было слышно, а вот за пределами домика - нет. Хотя звуки хлестающего ремня наверняка уловил бы любой гимназист, вздумай он стоять на крылечке, поэтому оставалось только надеяться, что никто не придет.

Дима задышал тяжело, но вынырнуть из подушки не решился - она и глушила звуки, и давала ощущение убежища. Жаль только, самую страдающую часть в убежище не спрятать.

Отдельно больно было морально от осознания, что это бьет Димкин ремень, папин подарок, которому он так радовался! Жгучая во всех смыслах несправедливость! Но ставить выбор или так, или прут, тоже было нечестно!

"Надо...ммм..было...ааа..ччерт...выйти и в...ууум...кустах покурить!" - пытался думать Дима.

[Катя Симонова]

Юрий Васильевич ушел, а Катька вернулась в свою комнату. Настроение было хуже некуда. Ей было совершенно ясно, что только что она потеряла друга. Потеряла по своей глупости, из-за своих дурацких идей. 
Чтобы как-то отвлечься, она попыталась зависнуть в телефоне, но скоро бросила сие занятие.
На ужин она пошла, втайне надеясь, что Дима или Миша придут, но естественно никого из них не было. Поковырявшись вилкой в тарелке, и почти ничего не съев, она побрела к себе. Девчонки звали ее поболтать, но Катя отмахнулась от них, ей сейчас было не до того.
Придя в свой домик, она закрыла дверь на ключ - ей был никто не нужен! Как же раньше было хорошо! Она невольно улыбнулась, вспоминая их приключения на острове, и то, как Дима назвал ее красивой, и потом, когда он обнял ее там, в кабинете у Тани, пытаясь утешить. А она, Катя? Поступила как последняя свинья! Вот ведь как она могла быть такой слепой курицей! Теперь ей было совершенно ясно - Дима к ней неравнодушен! А она? Ну... тоже.   Но вот теперь надо как-то все разрулить, ну хотя бы попытаться. Как там Юрий Васильевич говорил? Найти нужные слова и все образуется. Но как их найти? В голову совсем ничего не приходило.
Не в силах больше мучиться от переживаний, девочка решила не ждать утра, а выяснить все прямо сейчас. Она вышла из домика и решительно направилась к домику Димы, совершенно не представляя, что будет ему говорить...

[Юрий Васильевич]

"Сколько бы я ему вломил за одну сигарету?" - продолжал думать я, не прекращая порку.

Шлёп!... Шлёп!... Шлёп!...

"Уж никак не меньше 20. И что теперь делать с 17 сигаретами?"

Шлёп!...

Конечно же у меня не было проблем умножить 17 на 20, но даже если сделать скидку за "опт", получалось слишком много - не то что для одного раза, который, как я помнил, был за сегодня уже вторым, но не неделю же его ежедневно пороть?... Задачка однако...

Шлёп!... Шлёп!... Шлёп!...

[Дима Соловьев]

Счёт перевалил за первую десятку, а Юрий Васильевич и не думал останавливаться. Равномерно поднималась и опускалась рука, без всякой жалости хлестая ремнем уже покрасневшую и горячую попу.
Если днем была пулеметная очередь без передышки, то сейчас - конвейерная лента: хлесткий удар-пауза-ещё один удар.
Дима вспомнил, что не спросил, сколько терпеть, а Юрий Васильевич не сказал.
Спросить? А вдруг только сильнее рассердится?

Но эти мысли скакали мельком: Диме было не до того. Он вовсю пользовался подушкой для глушения вскриков, а потом начал рефлекторно уводить зад в сторону, заслышав свист ремня, и два удара пребольно попали по бёдрам.
- Ааа!.. Ааа! Аумммшшшш... - первый вскрик вышел довольно громким, потому Дима снова уткнулся в подушку, закончив второй возглас болезненным шипением в подушку.

[Катя Симонова]

Взойдя на крылечко, Катя уже хотела постучать в дверь, как тут ее внимание привлек какой-то странный звук, то ли свистящий, то ли шлепающий, явно доносящийся из домика. Что это?! Это было очень похоже на...

- Ааа!.. Ааа! Аумммшшшш... - первый вскрик вышел довольно громким, потому Дима снова уткнулся в подушку, закончив второй возглас болезненным шипением в подушку.

Теперь у Катьки не осталось никаких сомнений что именно это за звуки.
Какого черта?! Что произошло?! Его же уже наказали! Неужели Юрий Васильевич посчитал, что мало ему досталось и решил добавить? Или Соловьев еще что-нибудь натворил? Но что, скажите пожалуйста, можно натворить, сидя в комнате? Катя ничего не понимала. Ей было ясно только одно - Диму лупят и ему больно! И она, Катя, ничего не может для него сделать.
Ее сердце просто разрывалось от жалости и невозможности помочь другу.
Нет, стоять и слушать все это было выше ее сил!
Девочка сошла с крыльца и побрела не разбирая дороги, а слезы отчаяния застилали ее глаза. Но она все шла и шла, совершенно не заботясь о том, как она сейчас выглядит.

[Юрий Васильевич]

Припекать стало явно сильнее, судя по реакции Димы, но до конца было ещё далеко, так что я конечно же продолжал, ну, может, немного увеличил перерывы между ударами. Нельзя сказать, что от этого сильно легче, но хоть что-то.

- Шлёп!... Шлёп!... Шлёп!...

Ремень прекрасно справлялся с поставленной ему задачей и зад пылал довольно ярко. Вся поверхность была примерно одного оттенка, лишь ближе к бедру, куда конец ремня прилетал когда Соловьёв особо активно крутил задом, выделялись яркие полосы.

- Шлёп!... Шлёп!... Шлёп!...

Досчитав про себя до 20 я остановился и даже немного отошёл, чтобы не нависать над мальчишкой.

- Ну что, за одну сигарету ты рассчитался.

[Дима Соловьев]

Кричать в подушку было неудобно. А не кричать не получалось, ремень выбивал звук раньше, чем Дима успевал что-то подумать. Несколько раз ему пришлось вцепиться в подушку покрепче, чтобы рука не метнулась растереть пострадавшее место.

Мальчишка успел подумать, когда же будет перерыв, и через пару увесистых шлепков и криков все закончилось.

- Ааауммм, - тихо проскулил он в подушку и наконец аккуратно касаясь рукой пылающего зада. Все, кажется, все.

Что? До Соловья не сразу дошёл смысл сказанного.
- Юрий Васильевич, вы чего? Так же нельзя! Нельзя столько! Это больше максималки! - уцепился он за вовремя всплывшую в памяти строчку из Устава.