Визит после обеда

[Галина Николаевна]

Ну, что за лисенок, с ним и так, и эдак, а он – ни в какую! Выдеру, как сидорову козу выдеру. И открыв шкаф со спортинвентарем, я взяла скакалку и направилась в рыдальню.

- Ну, и чего мы медлим?!

[Илья Шпелер]

Ну, что за лисенок, с ним и так, и эдак, а он – ни в какую! Выдеру, как сидорову козу выдеру. И открыв шкаф со спортинвентарем, я взяла скакалку и направилась в рыдальню.

- Ну, и чего мы медлим?!

Шпелер взглянул на скакалку в руке учительницы и залился краской.

- Ну, Гали-и-ина Никола-а-аевна, а может не на-а-адо? Ну чего я сделал-то в самом деле? Можно подумать что-то страшное... Ну, все понял уже... Правда - понял. Я поправлюсь! То есть нет... это... Я исправлюсь! Ну, Гали-и-ина Николавна! Я правда все-все понял.

[Галина Николаевна]

- Ну, Гали-и-ина Никола-а-аевна, а может не на-а-адо? Ну чего я сделал-то в самом деле? Можно подумать что-то страшное... Ну, все понял уже... Правда - понял. Я поправлюсь! То есть нет... это... Я исправлюсь! Ну, Гали-и-ина Николавна! Я правда все-все понял.

- Да, Илья – страшное. Ты бросаешься словами, при этом не задумываясь, где ты находишься и перед кем. И потом, я тебе шанс исправится, давала? Давала. И не один. Все, хватит, мое терпение закончилось. Живо на колоду. Вот там ты и расскажешь, что на самом деле понял.

[Илья Шпелер]

- Да, Илья – страшное. Ты бросаешься словами, при этом не задумываясь, где ты находишься и перед кем. И потом, я тебе шанс исправится, давала? Давала. И не один. Все, хватит, мое терпение закончилось. Живо на колоду. Вот там ты и расскажешь, что на самом деле понял.

- Блин! - досадливо вырвалось у Ильи. Он повернулся к учительнице спиной и привычным жестом опустил штаны к коленям, заголяя многострадальную попу. Потом взобрался на колоду и лег на нее животом. В нем клокотала злость. Злость на себя - за то, что опять так глупо попался, злость на училку, которая только и умеет, что драть, злость на весь мир, что он так несправедливо устроен по отношению к нему, Илье... Закусил губу и стал ждать. В его голове уже крутились кое-какие злобные мыслишки, похожие на план мести суровой директрисе.

[Галина Николаевна]

Я молча наблюдала за действиями Шпелера. Ну, паршивец, я тебе дам «блин». Ты у меня выучишь русский язык, а особенно раздел касающийся вежливости. Как таблицу умножения! Ишь как распоясался. Никакого уважения! И сложив скакалку вчетверо, я принялась нахлестывать попу рыжика.

- Будешь следить за своей речью?! Будешь?

[Илья Шпелер]

Я молча наблюдала за действиями Шпелера. Ну, паршивец, я тебе дам «блин». Ты у меня выучишь русский язык, а особенно раздел касающийся вежливости. Как таблицу умножения! Ишь как распоясался. Никакого уважения! И сложив скакалку вчетверо, я принялась нахлестывать попу рыжика.

- Будешь следить за своей речью?! Будешь?

Вообще-то, скакалкой - больно. Так, что слезы сами собой выплескиваются на щеки, а попа начинает гореть и ходить ходуном в тщетных попытках увернуться. И руки так и норовят отцепиться от края и ринуться на помощь страдающим ягодицам - приходится все время прилагать волевые усилия, чтобы держать их на месте. Короче - приятного, прямо скажем, немного.

Но Илье, бывало, доставалось и посильнее. Много сильнее.

И ничего - терпел. Больно было, но терпел. И это можно терпеть. Илья вполне мог бы вылежать всю порку, не пикнув, сцепив зубы и не порадовав педагога ни единым всхлипом.

А вот и хренушки!

С первым же обжигающим зад ударом Илья набрал в грудь побольше воздуха и заорал. От души, во всю силу своих тринадцатисполовинойлетних легких, на самой высокой ноте, которую только был способен достичь. Голос подростка еще не начал ломаться, поэтому достичь удалось весьма больших высот.

- А-а-а-а-а-а-а!!! Больна-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!! - вопил Шпелер так, что сказочный герой Джельсомино, несомненно, лопнул бы от зависти. У него самого уши заложило от собственного крика. Но едва только воздух в груди кончился, он, не обращая внимания на удары и боль снова сделал глубокий вдох и продолжил ор дальше:

- А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!!!

[Галина Николаевна]

От визга, да еще такого пронзительного, я аж на секунду зажмурилась и отступила. Не-еет, от моей порки вряд ли возможна такая реакция. Больно, безусловно, но не до такой же степени... Значит опять придуряемся. Выпендриваемся.

- Ну, и чего мы ТАК орем?

[Илья Шпелер]

От визга, да еще такого пронзительного, я аж на секунду зажмурилась и отступила. Не-еет, от моей порки вряд ли возможна такая реакция. Больно, безусловно, но не до такой же степени... Значит опять придуряемся. Выпендриваемся.

- Ну, и чего мы ТАК орем?

- Больно, - охотно объяснил Шпелер, радуясь передышке, и почти не соврал.

[Галина Николаевна]

- Больно, - охотно объяснил Шпелер, радуясь передышке, и почти не соврал.

- А думаешь, мне не больно, *хлесть по правой половинке* когда вы себя так отвратительно ведете *и для симметрии по левой* Не можете выучить элементарных вежливых слов! – и прижимая рукой Шпелара к колоде, тем самым ограничивая его вихляние попой, я принялась шлепать по двум ягодицам сразу.

[Илья Шпелер]

- А думаешь, мне не больно, *хлесть по правой половинке* когда вы себя так отвратительно ведете *и для симметрии по левой* Не можете выучить элементарных вежливых слов! – и прижимая рукой Шпелара к колоде, тем самым ограничивая его вихляние попой, я принялась шлепать по двум ягодицам сразу.

- А-а-а-а-а!!! - снова завопил Шпелер так, что в окне задребезжали стекла. Ему и придуриваться почти не надо было - попа уже начала гореть, а каждый стежок вызывал резку болезненную вспышку. Шпелер орал самозабвенно, почти артистично, топя в крике боль и обиду. Он настраивал себя на то, что ему нужно кричать как можно громче, что это что-то вроде такой игры - кто громче крикнет. А порка - просто средство, помогающее достичь наилучшего результата. И чем больнее - ой! - тем лучше, тем громче получается. Все же остальное - ерунда, на стоящая внимания.

- А-А-А-А-А-А-А!!!

[Галина Николаевна]

Значит снова за свое, кривляемся и здесь. Никак не хотим войти в рамки приличия. Ну ничего, я выбью из тебя дурь, сделаю из тебя человека. И не обращая внимание на все усилия Шпелера, я продолжала обхаживать его попу скакалкой.

- Будем вести себя как следует?! Будем? – и вложив от души еще пару раз, я остановилась.

[Илья Шпелер]

Значит снова за свое, кривляемся и здесь. Никак не хотим войти в рамки приличия. Ну ничего, я выбью из тебя дурь, сделаю из тебя человека. И не обращая внимание на все усилия Шпелера, я продолжала обхаживать его попу скакалкой.

- Будем вести себя как следует?! Будем? – и вложив от души еще пару раз, я остановилась.

- А-А-А-А-А-А-А!!! - продолжал самозабвенно орать Шпелер, как будто его режут. Аж уши заложило.

Но тут вдруг случилось СТРАШНОЕ!!!

Голос мальчика внезапно сел, потом дал "петуха", потом еще немного поскакал вверх-вниз, пока не сорвался на хрип и окончательно осип. Теперь Илья, как ни старался, не мог выдавить из себя ни звука, кроме странного, чуть раскатистого, глуховатого шипения.

- Кххххпфуффшшхххррррссфффщхуэххуххрх... - отчаянно прошипел Шпелер из последних сил, словно проколотое колесо, и затих. Мальчик не понимал, что случилось, жутко испугался и даже забыл про то, где и в каком положении он находится. Вообще говоря, он впал в нешуточную панику.

[Галина Николаевна]

И вместо долгожданного ответа, я только услышала:

- Кххххпфуффшшхххррррссфффщхуэххуххрх...

Сорвал. Доорался. Выпятил своя «я». Довыпендривался… Ну, что же, в этом тоже есть какой-то положительный момент. Ближайшие дни хоть не будет сквернословить.

- Вставай, Илья, - и видя, что парень сам здорово напужался, я помогла ему подняться, - Все, сорвал голос. Теперь придется побыть без него несколько дней. Помолчать… А сейчас, давай, одевайся. Сходим в медпункт.

[Илья Шпелер]

- Вставай, Илья, - и видя, что парень сам здорово напужался, я помогла ему подняться, - Все, сорвал голос. Теперь придется побыть без него несколько дней. Помолчать… А сейчас, давай, одевайся. Сходим в медпункт.

Насчет "несколько дней" Шпелер Галине Николаевне не поверил. Ему казалось, что голос потерян навсегда и ему больше не удасться произнести в своей жизни вслух и двух слов. Ужас и отчаяние заполнили его душу. Прямо до слез.

- Это пройдет? Это пройдет, да? - попытался он спросить, но изо рта донеслось лишь хрип и шипение.

Слова о медпункте вдруг вселили в Илью надежду. Конечно! Его вылечат. Ему вернут голос и он снова сможет говорить! Стоит ли сомневаться! Ведь медицина ушла так далеко вперед.

А вдруг - нет? Вдруг до этого еще не додумались? Вдруг то, что случилось - у него, у Ильи - у первого? И никто не знает, как это лечить?

А все из-за нее! Если бы не Галина со своей скакалкой, все было бы хорошо. Вспомнив о скакалке, шпелер немедленно ощутил и жар сзади. Теперь еще, ко всему прочему, и не посидишь нормально. Однако, голос, точнее - его отсутствие, вскоре вновь вытеснили из рыжей головы все посторонние мысли.

[Галина Николаевна]

Вся недавняя, напускная напыщенность Шпелера в мгновение ока улетучилась. И теперь передо мной стоял выпоротый, потерявший голос, напуганный пацан, пытающийся сказать что-то.
- Илья, успокойся. Все будет хорошо. Голос вернется, но не сразу, чуть погодя. А сейчас тебе нежелательно напрягать голосовые связки. Они и так надорваны... Ну, что, пошли?!

Через пять минут я, пропустив вперед себя Шпелера, закрывала за собой дверь медпункта.
- МарьИванна, здравствуйте. Будьте добры, осмотрите молодого человека… Вот доорался, голос сорвал.