Ваня: знакомство с "рыдальней"

[Ваня]

Продолжение ветки: "Вечер. У Аллы Александровны"

Галина Николаевна писал(а):
Галина Николаевна взяла Ивана за руку, и они вышли из комнаты.
- Пойдем голубчик, я покажу тебе то, замечательное место, о котором ходят легенды в нашем лицее, и многие наши воспитанники, уже побывали в этом « чудесном» месте.
Галина Николаевна шла не спеша, в хвосте, держась за руку, плелся мальчик.
-Ну вот, мы и пришли, заходи, чувствуй себя как дома.
И она ввела мальчика в «рыдальню», так называли комнату, где наказывали провинившихся воспитанников и закрыв за собой дверь на ключ (что бы никто не мешал), прошла на середину.


«Вот значит, как это происходит», - подумал Ваня.
А потом он уже ни о чем не думал. Просто шел вслед за Галиной Николаевной. Какие-то мысли мелькали у него в голове, но проносились как поезда в тоннеле. Лишь изредка удавалось уловить хвостик мысли.
Он вспомнил свои письма ребятам, разговоры про порку. Вспомнил, как хорохорился, говоря о домашних наказаниях. Но ведь они были и, правда домашними: пять-шесть, даже не розог, не прутьев, так, хворостин. И то, мама не сердилась, когда он, приспустив треники – а в чем еще бегать летом, оставался в плавках. Выдержать такую порку было легко.
Сейчас он шел за женщиной, которую видел пятый или шестой раз в жизни и она должна была высечь его розгами. Настоящими розгами, о которых ему не раз рассказывали деревенские друзья.
Иногда Ване хотелось рвануться вперед, ускорить движение, но тяжелый ком, образовавшийся в животе, заставлял его сдержать шаг. И плестись следом. Да так, что Галина Николаевна иногда тащила его за собой.
А вот и знакомая комната. Та самая, рядом с которой, на стене кто-то вывел мелом «комната смеха». Что же, посмеемся, Ваня.
От этой мысли у него на лице мелькнула нечаянная, непрошеная улыбка. Она тотчас же погасла, так как они вошли в комнату.
Вот тут отчаяние, которое шло за ним по пятам, наконец-то догнало мальчика. И он застыл посередине комнаты, чуть не рухнувший на пол под его напором.
А скорее всего, так было потому, что он увидел лавку, заранее накрытую простыней и ведро с розгами. Он не раз видел их в кино, но не думал, что розги такие длинные на самом деле.

[Ваня]

Галина Николаевна писала
- Иван , я понимаю, твои порывы души, безусловно , ты хотел, защитить девочку, однако ложь, пусть даже во спасение, ничем ни отличается от обыкновенного вранья. А за вранье у нас наказывают.

Скрежет ключа в двери. Простой будничный звук. И такой страшный. Дверь заперта. Она откроется только после того...
- Галина Николаевна…, - сказал Ваня. И понял, что на самом деле не произнес ни слова. Хотел обратиться к завучу, но не стал. Чего говорить-то, о чем просить? Ведь если думать по справедливости, он или врун, или вор. А если просить пощады, то почему его должны пощадить? Значит никаких «простите».
Эта мысль была такая ясная и простая, что Ваня ухватился за нее. Так, еще совсем маленьким, утомившись в воде, он хватался рукой за ветку свисающей ивы и чуть-чуть отдыхал, перед тем, как плыть на другой берег…
Кстати о ветках. Мальчик посмотрел на завуча. И увидел, как она вынимает из ведра прутья, пропускает в кулаке, неторопливо взмахивает. Неужели это для него?
Мысли Вани опять заметались. Он уже не думал не о Ладе, ни своем поступке. Полностью забыл недавнее желание, «чтобы все кончилось скорее». Завуч что-то говорил, но мальчик ее не слышал. Он даже не понял, сколько ему полагается розг. Или завуч это не сказала вообще?
Он хотел, чтобы время тянулось, даже такое время. Пусть даже Галина Николаевна вынет из ведра еще один прут, нет, лучше два прута. А на это уйдут еще несколько секунд, каждая из которой стала настолько драгоценной.
Откуда-то извне доносился то ли стук, то ли крик. Это Темка? Но, звукоизоляция в "рыдальне" была на высоте и, казалось, что кричат на другом конце двора.

Галина Николаевна писала.
Галина Николаевна подошла к емкости в которой находятся розги , и стала выбирать. Наконец она повернулась и сказала:
- Ну , что дружок , спускай брюки , да и трусы тоже, и ложись на лавку.

Идиотская, смешная идея посетила Ваню – встать за занавеску и там раздеться. А что толку, все равно она его увидит голым?
К собственному удивлению, Ваня даже усмехнулся. Потом расстегнул брючки, постоял несколько бесконечных секунд, понимая, рука при этом коснулась собственного ремня, которым он совсем недавно хотел отгонять Фимку от Лады.
Потом он спустил брюки до щиколоток. Неуклюже, пытаясь в них, шагнул к лавке. Перед тем как лечь, схватился за резинку трусов, но только приспустил их. И лег на жесткую плоскость, уставившись на шкаф.

[Галина Николаевна]

Галина Николаевна внимательно наблюдала за действиями Ивана, за робкими попытками оттянуть хоть на миг час расплаты, и наконец, когда мальчик улегся, вид покорно лежащего оголенного мальчишки всколыхнул в ней старые, наполовину забытые воспоминания детства. Словно отмахиваясь от этих воспоминаний, Галина Николаевна еще пару раз посвистела прутом в воздухе, проверяя его на гибкость. Затем неторопливо подошла к мальчику, и молча приспустила трусики еще ниже, до самых колен.

- За Вашу ложь, Вам назначается десять розог. Зная Вашу биографию, привязывать Вас я не буду. Если только Вы не дадите к этому повода.

Договорив, Галина Николаевна отступила на шаг назад, резко взмахнула рукой и свистящий в воздухе прут прочертил на попе мальчика первую розово-алую полоску.

[Ваня]

Галина Николаевна внимательно наблюдала за действиями Ивана, за робкими попытками оттянуть хоть на миг час расплаты, и наконец, когда мальчик улегся, вид покорно лежащего оголенного мальчишки всколыхнул в ней старые, наполовину забытые воспоминания детства. Словно отмахиваясь от этих воспоминаний, Галина Николаевна еще пару раз посвистела прутом в воздухе, проверяя его на гибкость. Затем неторопливо подошла к мальчику, и молча приспустила трусики еще ниже, до самых колен.

- За Вашу ложь, Вам назначается десять розог. Зная Вашу биографию, привязывать Вас я не буду. Если только Вы не дадите к этому повода.

Договорив, Галина Николаевна отступила на шаг назад, резко взмахнула рукой и свистящий в воздухе прут прочертил на попе мальчика первую розово-алую полоску.

Раздался свист прутьев. Ваня сжался, будто старался слиться с лавкой. Но удара не последовало. Потом он почувствовал, как пальцы Галины Николаевны прикоснулись к его телу. Всей поверхности попы стало холодно.
Завуч что-то сказал. Ваня услышал лишь то, что розог будет десять.
Новый свист. И на этот раз ожог, резкий и внезапный.
«Больно как», - подумал Ваня, прикусив губу.

[Галина Николаевна]

Мальчик вздрогнул, пытаясь сжать ягодицы в ожидании следующего удара. Галина Николаевна взмахнула рукой еще раз . И еще . И еще раз сильно, резко, и одновременно размеренно, продолжая настегивать бело-розовый, с быстро проступившими огненно-красными полосами, зад мальчика.

[Ваня]

Мальчик вздрогнул, пытаясь сжать ягодицы в ожидании следующего удара. Галина Николаевна взмахнула рукой еще раз . И еще . И еще раз сильно, резко, и одновременно размеренно, продолжая настегивать бело-розовый, с быстро проступившими огненно-красными полосами, зад мальчика.

Новый ожог. Длинный обидный. И вопль. Пока еще не рта, а всего организма: что это?! Разве это можно терпеть? Я не обязан, я не давал никаких клятв.
Ваня еще крепче вцепился в лавку, чувствуя, как мало это помогает. Боль накатывалась морскими волнами, слишком частыми и мальчик понимал, что скоро не сможет дышать. И будет отплевываться криком.

[Галина Николаевна]

Снова жестко свистнул прут. - Пять, - про себя просчитала Галина Николаевна, не обращая внимания на поползновения мальчишки привстать со скамейки.
Перейдя со стороны ног Вани, она перешла на другую сторону.
- Шесть. - И опять взвизгнул прут, впившись в тело мальчика. - Семь. - Кажется, просекла немного, надо быть поаккуратнее.

[Ваня]

Снова жестко свистнул прут. - Пять, - про себя просчитала Галина Николаевна, не обращая внимания на поползновения мальчишки привстать со скамейки.
Перейдя со стороны ног Вани, она перешла на другую сторону.
- Шесть. - И опять взвизгнул прут, впившись в тело мальчика. - Семь. - Кажется, просекла немного, надо быть поаккуратнее.

"Ммнны.... Аааа.!!!"
Крик вырвался сам собой. Рука рванулась вслед за криком, чтобы схватить попу, понять, что произошло там, сзади. Но Ваня понял, что если отпустит хотя бы одну руку, то взлетит со скамьи. Лучше терпеть.
Но терпеть было невозможно и новый удар вызвал новый крик.
- Аааххх!

[Галина Николаевна]

- Восемь. Руку на место!
Размахренный на конце березовый прут еще раз опустился на попу мальчика.
- Девять.
Наказывай сына своего, доколе есть надежда, и не возмущайся криком его.
- Десять.

[Ваня]

- Восемь. Руку на место!
Размахренный на конце березовый прут еще раз опустился на попу мальчика.
- Девять.
Наказывай сына своего, доколе есть надежда, и не возмущайся криком его.
- Десять.

«Лучше бы привязала», - успел подумать Ваня между ударами. Он боролся не только с криком, еще и с желанием вскочить со скамейки.
«Сколько еще осталось, четыре или три? Сколько?».
Свист.
- Ааааа!
Внезапно для себя самого, Ваня впился зубами в рукав рубашки. В собственную руку.
Новый удар. Боль, выплеснувшаяся на задницу, растеклась по всему телу не находя выхода.
Новый свист. Этот удар показался Ване сильнее предыдущих, и он, продолжая жевать рукав, не смог сдержать приглушенный крик или стон – уже сам себя не слышал.
«Что же будет дальше?», - со страхом подумал он, или попытался подумать. А дальше ничего не было. Какая-то счетная машина, работавшая все это время в его голове, подсказала: этот удар был десятым.
Боль по-прежнему жгла обе половинки, но уже стала догорающей болью. Ваню охватил стыд: ну что было такого, чтобы кричать? Опозорился перед Галиной Николаевной!
Он машинально провел правой рукой по выпоротому месту. К его удивлению, пальцы наткнулись на что-то мокрое. Неужели кровь? Да. Хотя и совсем немного.
- Галина Николаевна, - сказал он, чувствуя, как будет трудно совладать со своим голосом, - простите, мне можно встать и уйти?
По рассказам ребят, Ваня знал, что в «рыдальне» еще и полагается стоять в углу со спущенными штанами. Но был уже поздний вечер и, несмотря на боль, Ваня понимал: такое дополнение станет наказанием для самого завуча.

[Галина Николаевна]

- Полежи немного.
Галина Николаевна отошла в сторону, сунула ставший больше ненужным прут в корзину для мусора, подошла к шкафчику, достала «зеленку», стерильную ватку, смочила ее антисептиком. Подошла к Ване.
- Подожди, - еще раз сказала она. – Тут у тебя ссадинка.
Осторожно провела по ссадине ватой, нет ничего страшного.
- Больно? (Зачем я спрашиваю? Как будто я сама не знаю, что больно…)
- Эх ты, врунишка... - подойдя к изголовью мальчика, и запустив руку в непослушные вихры, потрепала его за волосы. – Понимаешь, Ваня, каждый должен сам отвечать за свои поступки. Вставай уж, Гаврила-мученик. Заправляйся.
Галина Николаевна отошла в сторону, чтобы не смущать мальчика, а заодно отперла дверь.
- Закончил? Иван Горелин, Вы свободны. Если у Вас имеются какие-либо претензии, Вы можете изложить их в записке на имя директора лицея.
И когда уже мальчик собирался уходить, Галина Николаевна остановила его.
- Да, Ваня, минуту. Мой класс распускают, у меня совершенно нет времени на классное руководство. Ты переходишь в класс Аркадия Викторовича. Веди себя там хорошо, понял? Я буду внимательно следить за тобой, а также другими моими бывшими учениками. И если что, спуску я вам не дам. Ну все, иди, скоро время отбоя.

[Ваня]

- Полежи немного.
Галина Николаевна отошла в сторону, сунула ставший больше ненужным прут в корзину для мусора, подошла к шкафчику, достала «зеленку», стерильную ватку, смочила ее антисептиком. Подошла к Ване.
- Подожди, - еще раз сказала она. – Тут у тебя ссадинка.
Осторожно провела по ссадине ватой, нет ничего страшного.
- Больно? (Зачем я спрашиваю? Как будто я сама не знаю, что больно…)
- Эх ты, врунишка... - подойдя к изголовью мальчика, и запустив руку в непослушные вихры, потрепала его за волосы. – Понимаешь, Ваня, каждый должен сам отвечать за свои поступки. Вставай уж, Гаврила-мученик. Заправляйся.
Галина Николаевна отошла в сторону, чтобы не смущать мальчика, а заодно отперла дверь.
- Закончил? Иван Горелин, Вы свободны. Если у Вас имеются какие-либо претензии, Вы можете изложить их в записке на имя директора лицея.
И когда уже мальчик собирался уходить, Галина Николаевна остановила его.
- Да, Ваня, минуту. Мой класс распускают, у меня совершенно нет времени на классное руководство. Ты переходишь в класс Аркадия Викторовича. Веди себя там хорошо, понял? Я буду внимательно следить за тобой, а также другими моими бывшими учениками. И если что, спуску я вам не дам. Ну все, иди, скоро время отбоя.

Боль уходила медленно, буквально по капельке. Ваня лежал, ожидая, что же будет дальше.
Что-то холодное и мокрое коснулось того места, по которому он только что провел рукой. «Йод или спирт, вдобавок к наказанию», - не успел испугаться Ваня, как понял, что это не больно. Даже приятно.
- Больно? – спросила Галина Николаевна. Ваня не знал, что ответить, поэтому не ответил.
- Эх ты, врунишка, - продолжила она и потрепала его по голове.
Ваня понял, что может встать. Встал, решив сразу же юркнуть за занавеску и там натянуть брюки. Но завуч деликатно отвернулась, и он сделал это возле скамьи. Боль вернулась, как только ткань прикоснулась к его телу.
- Спасибо, Галина Николаевна, - сказал он, добавив чуть тише, - за своевременную медицинскую помощь. И вышел за дверь.
Уже на выходе он обернулся и сказал
- Одна претензия есть: почему после процедуры не дают мороженого для общего успокоения. И, не дожидаясь ответа, вышел в коридор.
«Да, спуску она не даст», - подумал он мрачно, - так как боль не утихала».
Если бы сейчас ему дали мороженого, то он хотя бы на минуту прижал бы его к горящей заднице.