Я несчастный больной человек...

[Юрий Васильевич]

Я хотел было сказать что-то, чтобы хоть немного убедить пацана в том, что он не прав, но пока подбирал слова, это уже стало неактуально, по крайней мере для меня, потому что его последняя фраза напомнила мне, что он здесь совсем по другому поводу, а задушевные беседы лишь откладывают неприятное действо.

- Считай, что я твоё чувство юмора не оценил, - сказал, я поднимаясь. - Думаю время мы больше тянуть не будем и перейдём к тому, зачем мы собственно сюда и пришли. Давай, - кивнул я на лавку, - располагайся.

[Павел Романов]

- Считай, что я твоё чувство юмора не оценил, - сказал, я поднимаясь. - Думаю время мы больше тянуть не будем и перейдём к тому, зачем мы собственно сюда и пришли. Давай, - кивнул я на лавку, - располагайся.

- Ну вот, и тут меня не ценят! - съехидничал Пашка, и тут же посерьезнел. Нет, он не жалел ни капельки о том, что так невовремя ляпнул физруку очередную гадость - скорее даже наоборот, так было проще...
Проще - нафига верить человеку, слушать его и вообще унижаться, чего доброго еще - рассказать, как когда-то одному учителю... В младшей еще школе - Юрок у них тогда не вел - все про себя, в надежде на то, что... Нет, не простят и не пожалеют - посочувствуют... А потом от этого же учителя...
Так проще! И сложнее одновременно. *Дядя Юра* был для Пашки, наверно, последней надеждой - в рыдальню Романова физруку водить еще не приходилось - по физре у мальчишки, в 13 лет имевшего пару КМСов, проблем не было даже с поведением... А теперь вот...
Мальчишка встал, и угрюмо посмотрев сначала на лавку, а потом на два ведерка с хищным лесом прутьев, невольно поежился. Бррр, гадость... и нарочито-буднично поинтересовался, скрывая за грубостью интонации внутреннюю дрожь, стянул и бросил пиджак на диван:
- Вы мне... Много, да?

[Юрий Васильевич]

Мальчишка встал, и угрюмо посмотрев сначала на лавку, а потом на два ведерка с хищным лесом прутьев, невольно поежился. Бррр, гадость... и нарочито-буднично поинтересовался, скрывая за грубостью интонации внутреннюю дрожь, стянул и бросил пиджак на диван:
- Вы мне... Много, да?

Я смотрел на Романова и думал, что никогда не понять мне мотивов его поведения. Вот ведь вроде разговаривали нормально, а потом рраз и опять он за своё, не по силам мне этот психологический орешек, пусть специалисты разбираются, а я займусь его нынешним поведением.

- Всё что заслужил, всё твоё, а заслужил ты и правда много, так что приступим, - не особо выбирая, я вытянул из ведра длинный прут и смахнул с него капельки воды. Оставалось дождаться пока Романов ляжет.

[Павел Романов]

- Всё что заслужил, всё твоё, а заслужил ты и правда много, так что приступим, - не особо выбирая, я вытянул из ведра длинный прут и смахнул с него капельки воды. Оставалось дождаться пока Романов ляжет.

- Ничего я не заслуживал! - недовольно пробурчал Романов. Просто так - для того, чтоб что-то сказать. Ну как - типа показать, что последнее слово-то все равно за ним, Пашкой... Вот только смысла особого в этой словесной эквилебристике не было - последнее слово по-любому оставалось за... За ними... Брр... Лана, по-любому, ни сбежать, ни скрыться не удастся...
Деловито тряхнув отросшими волосами (Не буду стричься!), мальчишка принялся разоблачаться. Не медленно и не быстро - буднично, как будто его каждый день приводили сюда и ложили вооон туда...
Избавившись от мятого, как старый носовой платок галстука, мальчишка подошел к лавочке и стянул брюки (Бл, как же мне их потом-то натягивать? ), готовясь укладываться.
Обернулся назад, поглядел задумчиво на физрука с розгой в руке (ууу, гадость! ), потом на лавку, после чего деловито стряхнул ботинки, парой пинков последовательно отправив их к дивану, и полностью снял штаны, пояснив малость удивленному при виде такой борзости Юрию Васильичу:
- Это чтоб мне удобнее было!

[Юрий Васильевич]

На ворчание я не стал обращать внимания, ясно ведь, что не от хорошей жизни, да и в ожидании порки для Романова похоже побухтеть святое дело, если ориентироваться на его характер. Если бы ещё без выходок, но похоже без них он попросту не мог.

Обернулся назад, поглядел задумчиво на физрука с розгой в руке (ууу, гадость! ), потом на лавку, после чего деловито стряхнул ботинки, парой пинков последовательно отправив их к дивану, и полностью снял штаны, пояснив малость удивленному при виде такой борзости Юрию Васильичу:
- Это чтоб мне удобнее было!

- Ага, - комментировать снятые штаны я не стал, удобнее - ради бога, - а теперь спускай трусы, чтобы мне удобнее было.

[Павел Романов]

- Ага, - комментировать снятые штаны я не стал, удобнее - ради бога, - а теперь спускай трусы, чтобы мне удобнее было.

- А может, лучше так оставить? - предложил Пашка и заверил - я ж знаю, так лучше будет! Чесслово, дя... Юрий! Васильевич!!!...
В принципе, он даже сейчас понимал, что ведет себя не очень-то правильно. Намного проще - и себе, и даже этому... ЕМУ... Было бы намного проще, если б Пашка сейчас лег бы, получил свое - и все бы кончилось... Но так он не мог - по любому, страшно все же. Да и больно это...
Грустно вздохнув, констатируя неизбежное, Пашка приподнял рубашку, которая не в пример утащеным у Инеева штанам, была более чем свободной, и надежно прикрывала мальчишку от случайных и нескромных взглядов... Впрочем, взглядов не предвиделось - обидевшись на дерзость, Юрок потерял интерес ко всем частям Пашки, кроме жопы... Приподнял, и подцепив поясок трусов, медленно стянул их вниз, до коленок. Покосился на Юрия Васильича:
*Интересно, а у меня и так же все в синяках там... И Танька еще... Может быть, он меня простит?* - с надеждой подумал Романов, и тут же резко оборвал: *Ага, как же, размечтался... Забудь обо всем, есть только ты, Васильич, и... розги...*
Оставалось только лечь поуютнее. Хотя - куда уж тут уют... Она узкая и жесткая... И неудобная... Хотя... Красиво...
Обалдев от осознания этого факта, Романов подрастерял свою уверенность, и вовсе в нерешительности замер у скамейки, чувствуя голой коленкой ее твердый край... Ему не хватало достаточно слабости, чтобы просить физрука о чем-то, и не хватало решительности, чтобы продолжить...
- А все таки сколько? - настойчиво осведомился мальчишка, чтобы в очередной раз попытаться скрыть свое волнение, и... Страх...

[Юрий Васильевич]

Приподнял, и подцепив поясок трусов, медленно стянул их вниз, до коленок. Покосился на Юрия Васильича:

- А все таки сколько? - настойчиво осведомился мальчишка, чтобы в очередной раз попытаться скрыть свое волнение, и... Страх...

- Погоди, - вопрос Романова меня сейчас не особо волновал. Так как смотрел я на мальчишку внимательно, то успел заметить "раскраску" мелькнувших между двумя полосками ткани ягодиц. - Подними-ка рубашку.

[Павел Романов]

Подними-ка рубашку.

- Это зачем это? - тут же напрягся Пашка, моментально нашедший в себе силы для сопротивления - Ничего я не буду поднимать! Вот ща лягу и тогда уже насмотритесь!...

[Юрий Васильевич]

- Это зачем это? - тут же напрягся Пашка, моментально нашедший в себе силы для сопротивления - Ничего я не буду поднимать! Вот ща лягу и тогда уже насмотритесь!...

- Да как знаешь, - что-то выяснять и уточнять желание сразу пропало, неолго ему осталось огрызаться. - Ложись, - прозвучало это гораздо строже, чем преыущее.

[Павел Романов]

ъ
- Да как знаешь, - что-то выяснять и уточнять желание сразу пропало, неолго ему осталось огрызаться. - Ложись, - прозвучало это гораздо строже, чем преыущее.

- Ложусь я, ложусь! - вновь проворчал Пашка и, аккуратно сел голой попой примерно на середину *своей родной*, как сказал кто-то из учителей, лавочки, подтнянул обратно - до коленок - свалившиеся ниже чем рассчитано трусы...
Ситуация его почти не смущала... В виду своей привычности, мальчишка крайне редко находил нужным для себя даже стесняться... Правда на сей раз, у него на жопе были свежие следы чужого авторства, и если сейчас вопросов удалось избежать, то не факт был, что их удастся избежать спустя минуту...
А вот это уже было неприятно... А еще - обещало быть больнее, чем обычно - ведь та же Танька прошлась своей резинкой по незажившим синякам и царапкам, и было офигеть как больно, то что уж думать про рррозги?
Подавив в себе очередной приступ малодушия, Пашка вскарабкался на *эшафот коленками*, потоптался коленками, выбирая местечко, и медленно улегся ничком на гладкую доску, упершись носом в лакированный стык, где сходились куски темного и более светлого дерева.
Замер на мгновение, расслабляя измученное тело, и вытянул было руки вперед, но вспомнил неожиданно, что Юрий Васильич тока что хотел поглядеть на его жопу, а он, Пашка, пообещал, что вот щас ляжет - и тогда милости просим, любуйтесь...
Ехидно улыбнувшись - и успев даже пожалеть, что его лица, кроме пары миллионов поселившихся на досках бактерий, никто не видит - мальчишка взялся за полы рубашки и рывком поднял ее на лопатки, после чего сообщил очевидное:
- Вот жопа. Нате!

[Юрий Васильевич]

Несколько странный был у Романова метод укладывания, но я молчал, в конце концов, мне разницы никакой, лишь бы лёг. А ведь он, несмотря на огрызания и комментарии, от того, что сказали, не увиливал.

Ехидно улыбнувшись - и успев даже пожалеть, что его лица, кроме пары миллионов поселившихся на досках бактерий, никто не видит - мальчишка взялся за полы рубашки и рывком поднял ее на лопатки, после чего сообщил очевидное:
- Вот жопа. Нате!

- Спасибо, вы очень любезны, - я поддержал интонацию Павла и подойдя ближе уставился на "жопу". - Уууу, картина маслом, - протянул я, понимая, что не ошибся, когда увидел мельком. - Могу я узнать, кто ранее меня облюбовал сей холст под роспись?

[Павел Романов]

...не увиливал.

И это ему оччень дорогого стоило... При всей своей колкости, резкости и всем прочем... Точнее - подо всем этим - Романов был не так уж и плох... Правда, отчаянно скрывал в себе это, стараясь не показывать виду, держа всех на расстоянии... Мол, не подходите и не трогайте, а то... А то сами увидите, чего я вам тут устрою!

- Спасибо, вы очень любезны, - я поддержал интонацию Павла и подойдя ближе уставился на "жопу". - Уууу, картина маслом, - протянул я, понимая, что не ошибся, когда увидел мельком. - Могу я узнать, кто ранее меня облюбовал сей холст под роспись?

- Классрук! - хмуро пояснил Романов, недовольно ерзая. В подробности он вдаваться не собирался - так же как говорить, за что получил. Или - почему поверх следов от розог с той недели у него тут свеженькие такие... Полосочки! Только заметил сердито:
- В субботу... Если хотите спросить за что, в журнале и так написано все - отрезал пацан и вновь недовольно пошевелившись, дотянулся руками до торца лавки. Жжж... Бррр!!... Все же, были в природе и более приятные ощущения, чем лежать голым пузом на холодной и скользкой доске... И было занятие намного проще, чем при этом еще и рассказывать, что да как...

[Юрий Васильевич]

- Классрук! - хмуро пояснил Романов, - В субботу... Если хотите спросить за что, в журнале и так написано все - отрезал пацан и вновь недовольно пошевелившись, дотянулся руками до торца лавки.

- В субботу говоришь, ну-ну, - судя по всему, Романов считал меня последним идиотом, если решил, что я ему поверю. Впрочем, его проблемы, признался бы, что пороли сегодня, а это явно было так, я бы может подумал что с этим делать, а так - обойдётся.

На всякий случай я отошёл к столу и просмотрел последнюю страницу журнала - ни за сегодня, ни за вчера фамилии Романов в нём не было.

Пацан вытянулся на лавке, рубашка была образцово задрана, трусы спущены под колени, сразу видно, что частый гость здесь. Можно было приступать.

- Тридцать, - ничего более не поясняя, сказал я и тут же хорошенько протянул Пашку поперёк зада, - Фьють!

[Павел Романов]

Учитель куда-то делся, покрайней мере, над душой (над задницей?) с прутом больше никто не стоял, и Романов позволил себе чуть-чуть расслабиться. Он догадался, то Васильич поперся проверять правдивость его слов, и жалел только ободном - что его и учителя разделяют не пара сотен км и метров 20 бетона, а скромные три-четыре метра, и...
И больше ничего... Нужно было еще придумать, что сказать Васильичу, когда тот увидит, что на этой неделе ни Борис, ни Михайлович ни даже Зайцев его не драл... Увлеченный выдумыванием очередной умной глупости, распластанный на доске мальчишка упустил один критически важный для себя момент а именно - секунду, когда Юрок перестал быть там и оказался снова тут...
*Что? 30? Это мно... ... *
Мысль мальчишки прервала раскаленная докрасна проволока, неожиданно уложенная на несчастную, многострадальную Пашкину жопу неким неизвестным фашистом, работником концлагерей; тело привычно *сыграло* боль, пальцы бессильно скользнули по закругленному краешку доски, а сам Пашка протяжно застонал, выгнув спину:
- Ааа!

[Юрий Васильевич]

Тело привычно *сыграло* боль, пальцы бессильно скользнули по закругленному краешку доски, а сам Пашка протяжно застонал, выгнув спину:
- Ааа!

- Вот тебе и ааа, - вообще, я конечно не дразнился, просто так вышло, слишком уж Романов сегодня оборзел, а проняло его хорошо похоже с первого раза, да и неудивительно, раз задница изобилует синяками всех сроков давности.

- Фьють! - думай, что говоришь...

- Фьють! - думай кому говоришь...

- Фьють! - думай как говоришь...