Как раз, когда Аркадий Викторович начал привязывать его к скамье.
Ваня не сомневался, что на этот раз его непременно привяжут. Но он и представить себе не мог, что это такое – минуту назад ходил по комнате, раздевался, воевал с пуговицей, а теперь не шевельнуть ни рукой, ни ногой.
Прошлый раз, когда его порола Галина Николаевна, был другой страх: вдруг еще один удар, и он не выдержит, спрыгнет со скамьи, начнет прыгать по комнате, держась руками за попу. Тогда был страх, а теперь – ужас. Тогда, даже в самые огненно-болезненные минуты, оставалась последняя запасная надежда. Если будет совсем невтерпеж, можно соскочить, броситься на колени или с кулаками, а лучше всего забиться в угол и кричать: «что угодно, только не бейте больше».
Сейчас этой надежде не было места. Он полностью в чужой власти.
Аркадий Викторович привязывал мягко, но крепко. Ни рукой, ни ногой не шевельнуть. Можно только вертеть головой. А, верти не верти, ничего интересного не увидишь. Только Аркадия Викторовича, опять взявшего розги (ну и длинные!). Еще можно было увидеть Ладу, сидящую с опущенной головой и почти закрывшую лицо ладонями. Видимо так принцессы ждут вестей с поля проигранной битвы.
В тот момент, когда Ваня услышал слова учителя, в нем боролись два желания: скорей бы началось и только бы ни начиналось. Он все же услышал, какой замечательный он приготовил доклад. «Третий раз в рыдальне похвалил. Интересно, какую оценку поставит? Да, вовремя я об этом подумал… Сейчас дневник – моя попа, а черника только красные».Аркадий писал(а):- Иван, прежде, чем мы начнем, я хочу, чтобы ты знал одно. Ты не спас Ладу. Я уже знаю, что она не готова, я прощаю ее не потому, что наказываю тебя. Просто этот ее проступок сейчас не заслуживал наказания. Устного выговора, да, но не порки. Я вообще был бы рад потратить последнюю четверть часа на обсуждение сделанных докладов, это даже хорошо, что у нас не было больше докладчиков... Один твой доклад мы могли бы обсуждать все это время, с большой пользой для всех нас.
Ваня вертел в голове эту мысль, только чтобы не допустить другую –неужели все зря?
«А за что меня можно драть, кроме моей выходки?», - на секунду в Ване ожил обычный шутник и спорщик. Но он промолчал, тем более, последние слова Аркадия Викторовича были важнее всего. Он не заставил Ладу смотреть. Но ей придется слушать. А это тоже очень больно. Неужели не смогу сделать так, чтобы не услышала!- Так что, Горелин, вы будете высечены за вашу безобразную выходку. И только. А вы, Волкова, слушайте, если не хотите смотреть, слушайте и запоминайте.
Ваня вспомнил прошлую порку, и в который раз за этот час настроил себя на то, что боль будет нестерпимой, сильней, чем он ожидал. А он все равно выдержит! Должен выдержать. Конечно же, выдержит!
Потому, что рядом сидит Лада. На глазах у принцессы можно даже положить ладонь на жаровню, чтобыыыы!
Первый удар и первый крик, так и оставшийся в душе. Больно. Очень больнооо! Потому что второй удар. А за ним третий. Ваня и его принял молча, хотя уже понимал, что боль может быть не только нестерпимой, но и нестерпимей нестерпимого. Обидная, злая боль, кусающая попу стальными зубами. И почему так часто? Так частоооо!Розги свистнули. И еще раз. И еще. И еще. Аркадий ничего не говорил, не считал… Он, наверное, был слишком зол. А на попе Ванюши расцветали розовые узоры, сгущались, становились все ярче и четче… Аркадий сек его зло, сосредоточено, в мрачном каком-то упоении.
Четвертый удар. Прикусив нижнюю губу, Ваня вдруг понял, что считает удары сам. А ведь был уверен, что заставят считать самого: пропустишь – добавят. Или Ладу – какой позор, ведь тогда ей смотреть придется обязательно. Но действительность как всегда оказалась хуже. Порка шла без счета!
Вот тут первую волну ужаса догнала вторая, еще более темная. Ваня настроил себя на маленькую хитрость спортсменов, которую и сам использовал, когда поднимал гантели: считать обратно – «двадцать пять, двадцать четыре, двадцать три». От этого ощущение, что не поднимаешься, а спускаешься, что всегда легче.
Теперь вместо этой поблажки сплошной ужас: сколько же это будет продолжаться? Сколько меня намерен сечь Аркадий Викторович, до первых слез, до первой крови, до первого обморока?
«Пятый удар. Я не вытерплю! Так сильно, так часто. Как он зол на меня!»
Он же сидеть не сможет! Не надо, Аркадий Викторович, НЕ НАДО!!! И опять искренний умоляющий крик не нашел выхода. Застрял в горле при одном виде аркадьевского лица. Таким Лада учителя никогда не видела. Всегда спокойный, всегда доброжелательный Аркадий сейчас был просто взбешен. Сами собой всплыли в памяти слова: "Если узнаю, что еще кого-то подставила - всыплю вдвое..." Услужливая фантазия тут же нарисовала это "вдвое". Было чего испугаться. Лада перевела взгляд на Ванино лицо и почувствовала, что сама готова разреветься.